Джошуа Фоер - Эйнштейн гуляет по Луне

«Мой интерес к памяти и соответственно к спортивным соревнованиям по запоминанию зародился, когда я, пятнадцатилетний подросток, натолкнулся на детскую книгу, рассказывающую о том, как надо развивать память, чтобы хорошо сдавать экзамены. В следующем году я получил Общее свидетельство о среднем образовании, показав один из лучших в году результатов, и впоследствии успешно сдал экзамены продвинутого уровня [173], совершенствуя свой французский и немецкий с помощью этих опробованных техник… Мое увлечение спортом росло, и после нескольких месяцев усердных тренировок и упорной работы я попал в пятерку лучших интеллектуальных спортсменов в мире».

Ранее я нашел кое-что еще — серию сообщений, отправленных несколько лет назад с того же электронного адреса, каким пользовался Дэниел Корни, но подписанных Дэниелом Андерссоном. Последний называл себя «уважаемым экстрасенсом, который вот уже 20 лет оказывает людям поддержку и помощь». Из сообщений следовало, что Дэниел Андерссон получил свои паранормальные способности в результате серии припадков в детстве. Там же была ссылка на сайт, где можно было договориться о телефонном разговоре с Дэниелом, дабы «получить совет по любому вопросу, включая сложности во взаимоотношениях, проблемы со здоровьем и финансами, возвращение утраченной любви и контакты с ушедшими в мир иной».

Я спросил Дэниела, что означают эти письма. Шесть лет назад он утверждал, что его эпилептические припадки дали ему силы экстрасенса. Сейчас он говорит, что они сделали его савантом. «Теперь ты понимаешь, почему все это вызывает подозрения?» — поинтересовался я.

Он помолчал, собираясь с мыслями. «Боже, как это все нелепо, — сказал он наконец. — После того как провалилась моя затея с курсами, я прочитал объявление от кого-то, кто предлагал услуги экстрасенса. Можно работать не выходя из дома, по телефону, — идеальный вариант для меня. Я не был экстрасенсом. Я занимался этим около года, поскольку не имел никакого другого источника дохода. Меня часто упрекали в том, что я не даю советов. В основном я слушал. Я относился ко всему этому, от начала и до конца, как к возможности выслушать людей. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я жалею, что занимался этим. Но я был в отчаянии. Слушай, жизнь — штука сложная. Я никогда и не думал, что окажусь в центре внимания. Уверяю тебя: я прошел тестирование на постоянство — а ведь его проводили ученые, имевшие все возможности выяснить, что я притворяюсь; и они пришли к выводу — важно, что это не было выводом одного-единственного ученого, — что я настоящий».

Ближе к концу нашей беседы я перечислил Дэниелу все причины, по которым я не мог заставить себя поверить, что самый известный в мире савант — и правда савант.

— Я хотел бы верить, — признался я ему, — но не верю.

— Если бы я хотел обмануть, пустить пыль в глаза, я должен был бы постоянно прилагать к этому усилия, — честно признался он. — Всегда быть готовым к бою. Подстраиваться под чужое мнение. Но мне совершенно все равно, что вы обо мне думаете. Я не имею в виду лично тебя. Я имею в виду, что, кто бы что обо мне ни подумал, мне все равно. Я знаю себя. Я знаю, что происходит в моей голове, когда я закрываю глаза. Я знаю, что для меня означают числа. Эти вещи сложно объяснить и сложно облечь в слова для того, чтобы потом вы могли легко проанализировать их. Если бы мне надо было защищаться, я бы все очень тщательно обдумывал и производил бы лучшее впечатление на тебя и всех остальных.

— Ты уже произвел большое впечатление на всех остальных.

— Люди доверяют ученым; а ученые изучали меня — и я доверяю ученым. Ученые непредвзяты. Они не журналисты. Они не заинтересованы в освещении какой-то одной стороны. Им интересна сама правда. С журналистами я таков, каков есть. Иногда я легко иду на контакт, в другое время я нервничаю и не могу произвести хорошего впечатления. Я человек. Я непостоянен, потому что я человек. Из всех людей, кто брал у меня интервью, ты единственный воспринимаешь меня как нормального. Ты не делаешь из меня идола. Ты ставишь меня на одну доску с собой. Я это очень ценю. Быть человеком приятнее, чем быть ангелом.

— Возможно, это потому, что ты и есть нормальный человек, — сказал я.

Стоило мне произнести эту фразу, как я понял, что на самом деле я так не думал. Что раздражало меня в ситуации с Дэниелом, так это понимание того, что он ненормальный. На самом деле единственное, что я знаю о нем точно, — это, что он очень незаурядная личность. Я знаю, каких трудов стоит натренировать память. Каждый может сделать это, но не каждый способен добиться таких же результатов, каких, по моим догадкам, добился Дэниел. Я верил в то, что Дэниел особенный. Я просто не был уверен, что он особенный в том смысле, в каком он утверждает.

Я спросил Дэниела, может ли он посмотреть на себя в зеркало и, не кривя душой, сказать, что он савант.

«Савант ли я? — он отставил чашку с кофе и наклонился ближе ко мне. — Все ведь зависит от того, как ты определяешь это слово. Ты можешь дать такое определение савантизма, что я не буду под него подпадать. Ты можешь определить его так, что оно никак не будет относиться к Киму Пику. А можешь дать такое определение, что в мире вообще не останется савантов».

Все сводится к определениям. В своей книге «Необычные люди» Трефферт определяет синдром савантизма как «исключительно редкое состояние, когда люди с серьезными умственными дефектами… имеют удивительные островки способностей или талантов, которые составляют резкий и странный контраст с дефектом». По этому определению вопрос, использует ли Дэниел техники запоминания, не связан с вопросом о том, является ли он савантом. Важно только, что он страдал нарушением ментального развития и демонстрирует феноменальные умственные способности. По определению Трефферта Дэниела действительно можно считать экстраординарным савантом, хотя и таким, чей дефект не так уж и очевиден.

Однако определение Трефферта не отражает заметного различия между теми людьми с невероятными способностями, которые, подобно Киму Пику, действуют, несомненно, бессознательно и, возможно, даже автоматически, и теми, кто достиг тех же результатов путем утомительных методичных тренировок.

Еще в XIX в. термин «савант» имел совершенно другой смысл, нежели мы вкладываем в него сейчас. В те времена это было самым почетным эпитетом, который можно было употребить по отношению к человеку науки. Савант, считалось тогда, это тот, кто овладел множеством знаний, способен оперировать абстрактными идеями, «посвящает свою энергию поискам истины», как говорил Шарль Рише, автор вышедшей в 1927 г. книги «Естественная история савантов». Термин не имел ничего общего с выдающимися способностями или изумительной памятью, И вот за последний век значение слова изменилось. В 1887 г. Джон Лэнгдон Даун, который более всего известен благодаря хромосомному нарушению, носящему его имя [174], впервые ввел термин idiot savant, «слабоумный человек с незаурядными способностями». От слова idiot, «слабоумный», впоследствии отказались как от политически некорректного. В мире, в котором повседневная память постепенно атрофируется и люди все дальше уходят от идеи тренировки памяти, термин «савант» перестал относиться к гуманитарным наукам и олицетворять интеллектуальные достижения и начал обозначать пугающее состояние, синдром. Вы никогда не услышите, как кто-то говорит «савант» в адрес эрудита Оливера Сакса, хотя он более чем кто-либо другой соответствует словарному определению этого термина [175]. Сегодня это слово оставлено для таких людей, как описанные Саксом близнецы-аутисты, которые предположительно смогли сосчитать 111 спичек за мгновение, пока те сыпались из коробка на пол.