Джона Лерер - Как мы принимаем решения

К примеру, когда люди с аутизмом играют в игру «Ультиматум», они ведут себя совсем как выдуманные герои учебников по экономике. Они пытаются применить рациональные расчеты к иррациональному миру человеческих взаимоотношений. В среднем их предложения на 8о% ниже предложений здоровых людей, а многие вообще предлагают меньше пяти центов. Эта корыстная стратегия оказывается в результате неэффективной, так как рассерженные отвечающие обычно отказываются от таких нечестных предложений. Однако аутисты-предлагающие не могут предугадать их чувств. Вот, к примеру, что сказал расстроенный взрослый человек, страдающий аутизмом, чьи предложенные десять центов в десятидолларовой игре «Ультиматум» были с презрением отвергнуты: «Я вообще ничего не заработал, потому что все остальные игроки — дураки! Как можно отказаться от какого бы то ни было количества денег и предпочесть не получить ничего? Они просто не понимают эту игру! Вы должны были прервать эксперимент и объяснить им правила…»

Аутизм — хроническое состояние, постоянная форма мозговой слепоты. Однако существует возможность вызвать временную мозговую слепоту, при которой те области мозга, которые обычно помогают человеку сочувствовать другим, отключаются. Это показывает простая разновидность игры «Ультиматум» — «Диктатор». Наше чувство сопереживания является естественным, но также очень хрупким. В отличие от игры «Ультиматум», в которой отвечающий может решить, принимать ему денежное предложение или нет, в игре «Диктатор» предлагающий просто определяет, сколько денег получает отвечающий. Удивительно то, что эти тираны все равно остаются довольно щедрыми и отдают около трети от общего количества денег. Даже когда у людей есть абсолютная власть, инстинктивная эмпатия продолжает их сдерживать.

Однако требуется лишь небольшое изменение, чтобы эта доброжелательность исчезла. Когда диктатор не видит отвечающего — игроки находятся в разных комнатах, — он впадает в ничем не ограниченную жадность. Вместо того чтобы отдать значительную часть дохода, деспоты начинают предлагать лишь жалкие копейки, присваивая себе все остальное. Как только люди оказываются в ситуации социальной изоляции, они перестают моделировать чувства других людей. Нравственная интуиция у них так и не включается. В результате верх берет внутренний Макиавелли, и чувство сопереживания оказывается подавлено эгоизмом. Дачер Келтнер, психолог из Калифорнийского университета в Беркли, обнаружил, что во многих социальных ситуациях люди, облеченные властью, ведут себя совсем как больные с повреждениями эмоционального мозга. «Обладать властью — это как если бы кто-то вскрыл вам череп и вынул из мозга ту часть, которая важна для проявления сочувствия к другим людям и соответствующего социального поведения, — говорит он. — Вы становитесь одновременно импульсивным и безразличным, а это очень плохое сочетание».

Пол Словик, психолог из Университета Орегона, выявил еще одно слепое пятно в эмпатическом мозге. Его эксперименты крайне просты: он спрашивает людей, сколько они были бы готовы пожертвовать на разные благотворительные акции. Например, Словик обнаружил, что, когда людям показывали фотографию Рокии, голодающего ребенка из Малави, они проявляли впечатляющую щедрость. Увидев истощенное тело и огромные карие глаза Рокии, они жертвовали благотворительной организации «Спасем детей» (Save the Children) в среднем по два с половиной доллара. Когда же другой группе людей предоставили статистические данные о голоде в Африке — более трех миллионов детей в Малави плохо питаются, более одиннадцати миллионов человек в Эфиопии нуждаются в немедленной продовольственной помощи и так далее, — средняя сумма пожертвования сократилась вдвое. На первый взгляд это кажется бессмысленным. Когда люди располагают информацией о реальных масштабах проблемы, они должны давать больше денег, а не меньше. Трагическая истории Рокии — лишь верхушка айсберга.

По словам Словика, проблема статистических данных состоит в том, что они не вызывают у нас нравственных эмоций. Удручающие цифры оставляют нас равнодушными: наш мозг не может постичь страдания в таком большом масштабе. Именно поэтому мы обращаем внимание, когда в колодец падает один ребенок, но делаем вид, что не замечаем миллионов людей, которые каждый год умирают от недостатка чистой воды. И поэтому мы жертвуем тысячи долларов на помощь одно-му-единственному осиротевшему в войну африканскому ребенку, который изображен на обложке журнала, но при этом игнорируем геноцид, происходящий в Руанде и Дарфуре. Как сказала мать Тереза, «если я буду смотреть на массы, я никогда не начну действовать. Если я взгляну на одного, то начну».

Способность принимать нравственные решения является врожденной — эмпатическая схема глубоко укоренена в большинстве из нас, — но она все равно требует для развития правильного опыта. Когда все идет по плану, человеческий мозг естественным образом развивает мощный набор сочувствующих инстинктов. Мы не станем сталкивать человека с моста, сделаем честные предложения в игре «Ультиматум» и очень расстроимся, увидев изображения, на которых другие люди страдают от боли.

Однако если во время процесса развития что-то идет не так — если схемы, лежащие в основе нравственных решений, так и не формируются, — это может иметь серьезные последствия. Иногда, например в случае с аутизмом, проблема в значительной степени генетическая. (По подсчетам ученых, наследуемость аутизма составляет от 8о% до 90 %, что делает его одним из наиболее наследуемых неврологических заболеваний.) Но существует и другой способ нанесения необратимых повреждений развивающемуся мозгу — жестокое обращение с детьми. Когда дети подвергаются домогательствам, когда на них не обращают внимания или не любят, их эмоциональный мозг деформируется. (Так, с Джоном Гейси все детство жестоко обращался его отец-алкоголик.) Биологическая программа, позволяющая людям сочувствовать другим, выключается. Жестокость делает нас жестокими. Насилие делает нас насильниками. Это трагический замкнутый круг.

Первое подтверждение этой идеи появилось в работе Гарри Харлоу [30] Поподробнее о Харлоу и его исследованиях можно узнать из книги Деборы Блум «Любовь в парке Гун» {Deborah Blum, Love at Goon Park). . В начале 1950 годов Харлоу решил основать обезьяний питомник при Университете Висконсина. Он изучал условные рефлексы у приматов, но ему было необходимо больше информации, а значит, больше животных. Хотя до этого в США не было успешных случаев разведения обезьян, Харлоу был настроен решительно.