Игорь Кон - В поисках себя. Личность и её самосознание

При всей описательности и бессистемности этот перечень находит определенное эмпирическое подтверждение, особенно относительно взаимосвязи творческих потенций, когнитивного стиля и масштаба деятельности, ценностных ориентаций личности [38]. Но каковы природа и источники этого свойства?

В философской и психологической литературе получила распространение идея, что, поскольку индивид открывает и реализует себя только в другом, его личностный потенциал измеряется прежде всего его “вкладом” в жизнь и деятельность других людей. “Потребность быть личностью” в такой интерпретации есть стремление продолжить себя в других, “обрести вторую жизнь в других людях, производить в них долговечные изменения…” [39].

Думается, что попытки перевести метафору “вклада” в строгие психологические термины, предпринимаемые независимо друг от друга некоторыми советскими и зарубежными психологами, имеют большое будущее, хотя это и сопряжено с трудностями. Прежде всего, встает вопрос о соотношении степени фактической “идеальной представленности” индивида в другом, его реальной значимости для других и его субъективных представлений о сущности и размерах своего “вклада”. Не снимает эта концепция и проблемы множественности мотивационных блоков: в ком (или в чем) и как именно личность хочет быть представ. ленной? Предположение, что разные социальные мотивации производны от общей фундаментальной потребности индивида быть (или стать) личностью, слишком абстрактно, чтобы перейти к конкретным содержательным вопросам кто, где, когда?

“Потребность в персонализации” может при более детальном анализе оказаться и потребностью в самораскрытии, и потребностью в объективации, и потребностью в признании. В первом случае главное – излить душу, поделиться своими переживаниями, “другой” же выступает как слушатель, реципиент. Во втором случае преобладает желание преобразовать другого, вложить в него нечто свое, уподобить его себе; в третьем случае – жажда похвалы, признания, подтверждения своей ценности. Желания физически продолжить свой род, оставить людям нечто ценное, что будет служить им и после смерти (посадить дерево, построить дом), или сохраниться в памяти людской – не синонимы, и их соотношение неодинаково у разных людей и в разных культурах.

Потребность “продолжения себя в другом” может быть как альтруистической, так и эгоистической. Родительская любовь считается образцом бескорыстия, но подчас она отрицает за детьми право на собственный выбор. При этом руководствуются примерно такой логикой: я тебя породил, ты должен реализовать мои планы, мечты и иллюзии, а если ты делаешь не то или не так, значит, ты плохой, а моя собственная жизнь, которую я тебе посвятил, пошла прахом. “Инобытие в другом” оборачивается здесь крайним эгоцентризмом; “другой” выступает как объект, ценность которого определяется тем, насколько адекватно (а точнее, насколько лестно для моего самолюбия) он отражает, продолжает, выражает и подтверждает мое собственное бесценное “Я”. Другое дело – субъектно-субъектное отношение, основанное на признании самоценности другого и его права на собственный выбор.

Позволю себе пояснить мысль сугубо личным примером. Много лет я любовно и добросовестно преподавал в вузе, и эта роль была важным аспектом моего “образа Я”. Мои лекции и семинары пользовались успехом, зато экзамены порой приводили в отчаяние: вместо аргументов и мыслей, в правильности которых, как мне казалось, я убедил студентов, то и дело приходилось выслушивать готовые формулы из учебников. Не видя своего “вклада” в головы студентов, я начинал считать свой труд – важную часть моей жизни бессмысленным. Сегодня я так не думаю. Психологическая наука раскрыла мне, что печатный текст учебника, прочитанный непосредственно перед экзаменом, почти всегда “перешибает” ранее услышанный материал. Лектор здесь бессилен. Но материал, наскоро выученный к экзамену, так же быстро забывается. Судить по экзаменационным ответам о долгосрочной эффективности преподавания наивно. Став старше, я понял и нечто более важное: неустранимую избирательность восприятия. Будучи студентом, я сам плохо слушал лекции, особенно общие курсы, предпочитая заниматься самостоятельно. Тем не менее я многому обязан своим учителям: у одного поражала логика, другой учил эрудиции, третий подсказал какую-то мысль. Я вспоминаю их с благодарностью. Но то, что взял у них я, для них самих было, возможно, не главным. Может быть, они хотели “вложить” в меня что-то другое, но не получилось, и это от них не зависело. Право выбора принадлежало мне. Почему же я огорчаюсь, когда мои собственные ученики поступают так же?

Возможно, пример не совсем удачен. Могут сказать, что есть обязательные учебные требования, программы и пр. Разумеется! Но мы говорим сейчас не о безличных знаниях, а о “вкладе” одного человека в другого, где избирательность неустранима. Читая лекцию или публикуя книгу, никогда не знаешь заранее, кто и как на нее откликнется, поймут ли тебя так, как ты этого хотел, или иначе. Реальный читатель разнообразнее воображаемого собеседника, с которым автор ведет свой внутренний диалог. Понравиться всем невозможно, да и стремиться к этому нелепо. Старайся хорошо делать свое дело и быть искренним, но помни, что право выбрать или не выбрать тебя собеседником, а тем паче – другом принадлежит другим.

Передать свое “Я” другому или полностью выразить его невозможно. “…Во всякой гениальной или новой человеческой мысли, или просто даже во всякой серьезной человеческой мысли, зарождающейся в чьей-нибудь голове, всегда остается нечто такое, чего никак нельзя передать другим людям, хотя бы вы исписали целые тома и растолковывали вашу мысль тридцать пять лет; всегда останется нечто, что ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки; с тем вы и умрете, не передав никому, быть может, самого-то главного из вашей идеи” [40]. – писал Ф.М.Достоевский. “В каждом из нас – целый мир, и в каждом этот мир свой, особенный” [41], – по-своему выражает ту же мысль Л. Пиранделло.

Мы нередко пытаемся “вложить” в других то, чего нам самим не хватает, а самые ценные и важные “вклады” остаются неосознанными и неоцененными именно потому, что лежат на большой глубине. Однако самобытность не всегда оборачивается трагической некоммуникабельностью. Чаще всего это происходит тогда, когда сама личность чересчур монологична. Реальное “полагание себя в другом” двусторонний процесс, и, чем интимней и значимей контакт, тем больше взаимозависимость. Плач по близкому человеку: “Как же я без тебя жить буду!” – звучит эгоистически: субъект вроде бы оплакивает не умершего, а себя. Между тем в этом плаче выражено признание зависимости от другого, оценка вклада другого в его жизнь, в отличие от еще более эгоцентрической формулы: “Как же вы без меня проживете?”