Владимир Аршинов - Синергетика как феномен постнеклассической науки

И хотя это аппарат, ориентированный на геометрическое, а следовательно, на пространственное представление, его не нужно смешивать (или во всяком случае отождествлять) с тем пространственным измерением синергетики, о переоткрытии которого идет здесь речь. Между тем, искушение для такого отождествления есть. Но, повторяю, это всего лишь аппарат, инструментарий, дающий некоторые намеки на возможную онтологию синергетики, но еще эту самую онтологию непосредственно не представляющий. В то же время отправной точкой для ее воссоздания он вполне мог бы служить. Примером такого пути являются работы, связанные с моделирования динамики лингвистических, языкоподобных, символьных систем с помощью математического аппарата синергетики [241, 236, 212, 229, 230, 105].

Мы имеем, таким образом, круг: математическое описание с помощью дифференциальных уравнений прилагается к описанию динамики языка, в принципе, того же самого языка, на основе и с помощью которого в свое время формировалась математика в образах Евклидовой геометрии, Декартовой системы координат, анализа бесконечно малых Ньютона-Лейбница и когерентных им систем представления знания [271]. Сегодня осознается, что вся эта математика есть лишь одна из возможных технологий представления знания, и что вся она не является репрезентацией внешней по отношению к нам и независимой от нас реальности, а есть лишь репрезентация нашего специфического отношения к миру в контексте диалога с ним, задаваемого спецификой способа его вопрошания.

Именно в этом контексте задач познания и нужно оценивать использование математического языка в качестве средства познания языка естественного. Синергетический смысл появляется как результат замыкания коммуникаций, в создании и/или воссоздании коммуникативных циклов (гиперциклов, по Эйгену), в которых и посредством которых реализуются исследовательские процедуры. Добавим также, что и здесь, как и везде в синергетике, деление на естественный язык и язык специально изобретенный, искусственный, каковым можно считать язык математики, — это установление конвенциональной гносеологической границы с целью оптимизации интерсубъективной коммуникации интердисциплинарного диалога.

Но я этим коммуникативным кольцом «от грамматики аттракторов до грамматики предложения» заниматься не буду. Замечу только, что это кольцо имеет гораздо больший онтологический радиус, чем это возможно представляется энтузиастам этого пути освоения языка синергетики, а потому и времени на его прохождение потребуется видимо гораздо больше, чем это предполагается при самых осторожных его оценках.

Синергетика здесь вносит ноту оптимизма, поскольку она утверждает, что это кольцо (герменевтический круг, если пользоваться языком философской традиции) потенциально существует, хотя «длина» этой окружности может быть близка к бесконечности. Конечно, все эти возражения метафоричны, но они вполне в духе тех онтологических обязательств, которые несет в себе используемый здесь геометрический язык «гладких» линий и поверхностей с целочисленными топологическими размерностями [241].

Еще один путь может быть инициирован посредством введения представления о постнеклассическом эпистемологическом пространстве как таком пространстве, в котором находит себя синергетический субъект [19]. Необходимость его введения обусловлена, помимо прочего, и тем обстоятельством, что синергетика в качестве междисциплинарного направления включает в себя и философское измерение, коммуникацию философской традиции, сопрягая ее некоторым образом с так называемой третьей парадигмой философствования, в которой субъект не задан изначально, но становится, не утверждает, а утверждается в разнообразии самотрансценденций и коммуникативных практик в широком смысле этого слова.

Существенно, что постнеклассическое эпистемологическое пространство порождается ситуацией междисциплинарности, в которой самоопределяется «синергетический» субъект. А потому это коммуникативное пространство воспроизводимых (повторяющихся), различимых диалогов-событий-встреч организуется изначально скорее по хаотически выстроенному сетевому, фрактальному принципу, не в соответствии с изначально заданной жесткой логической иерархией. «Метрика» в таком пространстве задается не степенью «близости к истине», которая в свою очередь контролируется логикой дедуктивно развертываемых высказываний и утверждений. Эта логика может быть ослаблена, стать эмпирической, вероятностной, индуктивной, байесовской, а само движение к истине мыслится в разных парадигмах-образах или символах — «восхождения к небесам» или углубления в суть вещей. Такого рода пространство также является коммуникативным по своему генезису, но надо отдавать отчет в том, что это специализированное коммуникативное пространство, сконструированное для целей управления и контроля, а потому оно «монологично». Это пространство, в котором нет места для «другого». Но синергетика видит своей целью не просто констатацию различия форм организации эпистемологических пространств классики, неклассики и, наконец, постнеклассики. Она видит своей задачей приведение их в топологическое соответствие друг с другом в контексте всего человеческого опыта, во всем разнообразии внутренних и внешних (интерсубъективных) форм его представления в языке, символах, вербальных и невербальных коммуникациях.

В постнеклассическом эпистемологическом пространстве, на которое ориентируется синергетика и которое ею же порождается и поддерживается, топология, мера близости и удаленности задается мерой близости и удаленности «я» и «другого». В разных случаях для этой пары используются разные имена. Например: «субъект-субъект», «я-ты», «я-он», «я-мы», «я-она»... Соответственно, будут иметься в виду разные типы коммуникативности, пространственности, символичности, телесности.

Эти и другие различия важны и существенны для переоткрытия пространства как конкретной коммуникативной формы существования культуры, художественного произведения, музыки, философии и т.д. Но нас здесь и теперь интересует постнеклассический междисциплинарный субъект, который самоопределяется «внутри науки», находится в ней, «погружен в нее», говорит и пишет ее языком, изменяя в этом процессе и себя самого. И это не наука вообще, а наука, претерпевшая в нашем столетии несколько радикальных парадигмальных сдвигов — прежде всего релятивистскую и квантовую революции, а затем открытие таких феноменов, как динамический хаос, фрактальный рост, переоткрытие принципа самоподобия в природе, большой взрыв и коэволюцию... «Неизбежность странного мира» квантовых феноменов, а затем не менее странного мира нелинейности поставила проблему единства науки как личностную проблему самоактуализации ученого в ситуации ценностного кризиса и смысловых расколов в научном знании.