Михаил Литвак - Психологический вампиризм

Он собирался на ней жениться. Шла подготовка к свадьбе. Он договорился встретиться с ней возле одного дома. На свидание пришел несколько раньше. Моросил дождь. Он вошел в подъезд соседнего дома и закурил. Вдруг слышит заливистый смех своей Сладкозвучной Сирены, которая обсуждала с мужчиной кавказцем подробности только что проведенного сексуального мероприятия. Свадьба расстроилась. Но позже он женился примерно на такой же Сладкозвучной Сирене, только более низкого образовательного уровня.

Но тогда я этого не знал. Мне стало ее жаль. В духовном плане она от меня получила очень много. Я рассказал ей и о занятиях психологией. Теперь надо было как-то организовать сексуальную встречу. Я хотел ей дать хороший секс, а может быть, себя продемонстрировать. От нее я в этом плане ничего хорошего не ждал. Думал, что и здесь я ей буду учителем. Я же не знал, что она опытней меня.

Уже на досексуальном периоде начались мои мучения. Двадцать лет супружеской верности сделали свое дело. Выяснилось, что я потерял все навыки тайных ухаживаний. У меня не было организационного опыта, и я боялся «засветиться». В общем, тянулось все это довольно долго. Когда же мне удалось все устроить, она отказалась от встречи, ссылаясь на морально-этические нормы. Я был несколько раздосадован, но не более. Сказал, что будем заниматься делом, а о сексе забудем. Все вошло в обычное русло. Она мне пела дифирамбы, я их слушал. Она раскаивалась, что сорвала нашу встречу, обещала, что больше так вести себя не будет. Но я отказался снова что-либо организовывать.

Тут я был приглашен на одну научную конференцию. Она добилась, чтобы ее производство тоже туда ее направило. И вот тут мои сексуальные фантазии разыгрались. (Хочу напомнить, что все это происходило на фоне моих конфликтов с женой.) Секс был, но я перегорел. Продемонстрировать свои лучшие качества мне не удалось. Но она, как я думал, все поняла. Наши отношения углубились. Мы стали подумывать о том, чтобы начать жить вместе.

Но тут у меня начались служебные осложнения. Надо было писать диссертацию. Идей было много, но я как-то не мог их оформить. В общем, я был занят собой и не заметил, что она потеряла ко мне интерес. Правда, я выглядел не лучшим образом. Мне грозило скорое увольнение из армии, если я не защищусь. Когда я просил ее совета по поводу диссертации, она мне говорила, что необходимо провести еще ряд исследований. Я и сам понимал, что желательно это сделать, но время подпирало и силы были на исходе. Потом мне помогли, но не она, а другие. Она же сказала, что нам стоит прекратить встречи. Это был для меня удар. Как мне было тяжело!

Я понял, какие внутренние муки испытывал Одиссей. Весь свет померк.

К несчастью, она еще и крутилась передо мной и демонстрировала свои новые увлечения. Может быть, не демонстрировала, а просто не скрывала. Я пытался не встречаться с ней, но все было заполнено ею. Обидой на нее, сожалением, что все разладилось. Это было как наваждение, как тяжелая болезнь. Жил я только теми минутами, когда она была со мной ласковой. Я уже не просил у нее любви, я просил только помощи. Мир перестал для меня существовать, точнее, я потерял с ним связь. Свои обязанности я выполнял неплохо, ведь я был профессионалом высокого класса. Кстати, во время чтения лекций я как-то успокаивался. Но заниматься самым важным — диссертацией — я не мог. Когда я был один, то все время думал о ней. Это был какой-то калейдоскоп противоречивых мыслей, которые не передать на бумаге.

Но особенно убил меня (я-то думаю, что выручил. — М. Л.) один эпизод. Не помню, что я ей сказал, может быть, просил вернуться. А она с раздражением ответила: «Я тебя никогда не любила!». У меня в душе все перевернулось».

Вот краткий его рассказ. Он говорил гораздо больше. Но какой смысл все это пересказывать? Начали мы с ним работать. Прежде всего я посоветовал ему не строить из себя бодрячка, а вести себя естественно. Коллектив к нему хорошо относился. Конечно, никому он ничего не рассказывал, но кто понимал, тот понимал.

В периоды, когда он ее не видел, он приходил в себя, но как только встречался с ней, сразу же возвращался к прежнему депрессивному состоянию. Кстати, из армии его уволили, но расставаться с ним и не собирались, а оставили работать по вольному найму и даже создали благоприятные условия для научной работы.

Вот как описывал он тогдашнее свое состояние. «Когда я с другими — это один человек, когда с ней — это совсем другой человек. Вот если бы я с ней мог вести себя так, как веду себя с другими, то я думаю, что она была бы со мной!». Интересная диссоциация, но это не шизофреническое расщепление.

С большим трудом он заставлял себя работать над диссертацией и осваивать новые методики. То ли нарочно, то ли руководствуясь каким-то особым чутьем, она приходила к нему, когда у него все шло хорошо. Он с энтузиазмом ей все это рассказывал. Она внимательно слушала, а затем иронизировала и восторженно рассказывала ему о своих наработках. Я посоветовал ему овладеть тем, чем овладела она, и перестать ей рассказывать о своих успехах. Пусть об этом она узнает от других. Кроме того, я посоветовал ему начать хвалить все ее наработки (самому превратиться в Сладкозвучную Сирену), а если будет совместная работа, то занять в ней подчиненное положение: «Ты меня уже переросла, ты молодая».

Наконец в науке он круто пошел вверх. Но мысли его она продолжала занимать. А если они случайно встречались, то у него тревожно билось сердце. И стал он захаживать к своей Сладкозвучной Сирене в гости, чтобы проследить механизмы конфликта и нейтрализовать ее.

И вот что он мне рассказал.

«После нескольких посещений я выявил такую закономерность. Я прихожу. Встречает меня Сладкозвучная Сирена ласково. Начинаю рассказывать ей о своих успехах (конечно, не обо всех). Какое-то время она слушает меня внимательно, с участием и восхищением. Я вхожу в раж. Доволен собой до невозможности. Но вдруг замечаю, что она начинает мне возражать. Продолжаю отстаивать свою точку зрения. Затем наступает момент, когда в ее тоне появляется снисходительность, как будто меня оценивают как существо более низкого порядка. Затем она становится ироничной и насмешливой. Инициатива от меня уходит, а настроение окончательно падает.

Я решил быть более внимательным. В одно из посещений успел заметить этот переход от восхищения к возражениям. И вместо того чтобы отстаивать свое мнение, согласился со всеми ее возражениями и быстро простился, пока она не успела разрядиться. В прихожей заметил ее некоторую растерянность. Я же уходил вполне спокойным и даже радостным. Таких посещений у меня было два.

А потом наступила развязка. После того как я согласился со всеми ее возражениями и стал прощаться, она набросилась на меня с почти нецензурной бранью. Смысл ее заключался в том, что я к ней прихожу, довожу ее до белого каления, а потом, не дав ей закончить мысль, не выслушав ее доводов, ухожу. Я извинился и сказал, что не могу позволить, чтобы все раздражение, которое накопилось у нее, выплескивалось на меня, ибо не я источник этого раздражения. Мы ведь говорили на научные темы.