Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Третья причина, по которой я убежден в историчности человека Иисуса – он был казнен. Со стороны первых христиан потребовались огромные усилия, чтобы превратить рассказ о его распятии в победу. Мы уже видели, как они достигли своей цели. Они изучили еврейское Священное Писание и приложили его образы к Иисусу, преобразив его смерть. Опять же, это именно тот материал, из которого соткана история. Апологеты не появляются, если нет реальности, которую нужно объяснить и защитить от нападок. Иисус, бесспорно, был исторической фигурой.

Помимо этих трех причин, можно объективно установить и доказать, что Павел общался с людьми, лично знавшими исторического Иисуса. Доказательства «из первых рук» мы находим в одном из ранних и несомненно подлинных трудов Павла, а именно Послании к Галатам. Принимая указания на время, приводимые в послании самим Павлом, мы приходим к заключению, что уже довольно скоро после Распятия Павел установил контакт с некоторыми из учеников Иисуса, и они поделились с ним своими личными воспоминаниями об Иисусе истории. Это настолько весомое подтверждение существования Иисуса, что я должен вкратце обрисовать здесь основные вехи сюжета.

Исследователи Нового Завета согласны во мнении, что смерть Иисуса произошла примерно в 30 году нашей эры и что Послание к Галатам было написано не позднее 53 года, а возможно, и 51-го, причем обе даты уже давно признаны в академических кругах, то есть мы можем рассматривать период в пределах 21–23 лет. Добавим к этому мнение Адольфа Гарнака, блестящего церковного историка XIX века, чьи выводы о времени обращения Павла никогда не оспаривались. Доктор Гарнак утверждал, что обращение Павла, возможно, состоялось не ранее чем через год и не позднее чем через шесть лет после Распятия [62] Взято из книги Гарнака «Миссия и распространение христианства в первые три столетия» (“The Mission and Expansion of Christianity in the First Three Centuries”). Детали см. в библиографии. Ссылка на апостола Павла – в томе 1, посвященном началу христианской миссии. , а значит, между 31 и 36 годом.

Снова обратимся к Посланию к Галатам, где Павел рассказывает о том, что делал сразу после обращения. Во-первых, отметим: сам Павел почти ничего не говорит о том, что пережил. Все подробности появляются лишь в Книге Деяний, а она написана Лукой спустя тридцать, а то и сорок лет после смерти Павла, так что их историчность явно под сомнением. Сам Павел в Послании к Галатам говорит лишь, что преследовал церковь Иисуса и пытался разрушить ее, а затем добавляет: когда Бог призвал его – или, по словам самого Павла, когда Бог «благоволил… открыть Сына Своего во мне» (Гал 1:15–16) – он не поехал в Иерусалим, а сразу же отправился в Аравию и оставался там три года. Это отодвигает наш график к 34–39 годам.

Далее Павел сообщает, что поехал в Иерусалим познакомиться с Кифой (Симоном Петром) и пробыл у него пятнадцать дней, но больше никого из апостолов не видел, кроме Иакова, брата Господня (Гал 1:18–20). Затем – что поехал в Сирию и Киликию и провел там четырнадцать лет (Гал 1:21, 2:1). Это подводит нас к 48–53 годам, то есть как раз к тому временному промежутку, которым датируется Послание к Галатам. После четырнадцатилетней паузы Павел, по его словам, возвратился в Иерусалим с Варнавой и Титом и представил апостолам благую весть, которую проповедовал среди язычников (Гал 2–5). Павел подробно описывает соглашение, достигнутое на этой встрече (Гал 2:6–10). Итак, мы узнаем из первых рук в Послании к Галатам, что спустя три года после обращения Павел познакомился с Петром и видел Иакова, брата Иисуса. Это случилось не ранее чем через четыре и не позднее чем через девять лет после Распятия. Петр и Иаков, брат Господень, были людьми, лично знавшими исторического Иисуса. Более широкое совещание состоялось минимум через восемнадцать и максимум через двадцать три года спустя, что, бесспорно, не выходит за пределы памяти обычного человека. Да, я очень прошу читателей не требовать слишком многого от этой хронологической реконструкции, но, думаю, для нас очевидно, что полноценные мифы в столь краткий срок не рождаются. Так, исторический факт существования Иисуса становится для нас отправной точкой для нового анализа. Пока еще эти притязания невелики, но, тем не менее, мы имеем дело с жизнью, прожитой в истории. Иисус жил, и это неоспоримо.

Отсюда мы и начнем. Как говорили ученикам греки: «Господин, мы хотим видеть Иисуса» (Ин 12:21). Да, мимо такой исторической фигуры не пройти.

Итак, Иисус был человеком и жил в нашем мире в I веке нашей эры. Как и миллионы других людей.

Уникальность Иисуса была в том, что его реальная человечность стала восприниматься как средство, через которое Бог вошел в жизнь нашего мира. Но «Бог» – слово человеческое и имеет вполне определенное значение. Слова не способны описать реальность, выходящую за грань нашего опыта. Слова «Бог» нет за пределами языка. И наш второй шаг к новому пониманию Иисуса – впустить в наше сознание то, что мы подразумеваем под словом «Бог». Начну с одной правдивой истории.

Несколько лет тому назад Эндрю Браун, английский журналист, автор статей на религиозные темы, взял у меня интервью для Sunday Independent – одной из самых авторитетных газет в Соединенном Королевстве. Эндрю оказался умным, представительным и не подверженным предрассудкам молодым человеком, чье общество доставило мне большое удовольствие. Я показал ему епархию, где тогда служил епископом, чтобы он сам увидел, как наши церкви откликаются на проблемы городской Америки. Эндрю начал расспрашивать меня о том, как я понимаю Бога. Я ответил: интеллектуальная революция последних пяти-шести веков лишила традиционное понятие о Боге всякого правдоподобия. Иными словами, я больше не мог думать о Боге как о некоем потустороннем существе, что отвечает на молитвы, вмешивается в нашу жизнь и награждает и карает по своему усмотрению. Наша беседа продолжалась, и Эндрю все больше распахивал от изумления глаза. В своей статье, появившейся несколько недель спустя, он похвалил ряд наших епархиальных инициатив, но добавил: сколь бы творчески мыслящим и склонным к инновациям ни был епископ, в Бога он больше не верит и превратился в «епископа-атеиста». Это была остроумная фраза, обреченная на частое цитирование: слова «атеист» и «епископ», стоящие рядом, приводят в движение все пагубные силы. Вместе с тем это был глубоко невежественный вывод, и он свидетельствовал как об ограниченности человеческого лексикона, так и о самомнении человека, всерьез полагающего, будто человеческий разум способен описать существо или сферу бытия, которую мы привыкли называть Богом. Факт в том, что за редкими исключениями [63] Как исключение, можно вспомнить Густава Нибура: сперва редактора отдела религии в Wall Street Journal, а позже автора для New York Times. Внук Хельмута Нибура, внучатый племянник Рейнгольда Нибура, он вырос в мире академического богословия. Другое исключение – Ариэль Гольдман, литератор, иудей-ортодокс, писавший для New York Times. В дни работы в Times он взял отпуск, зарегистрировался как студент в Гарвардской школе богословия в Кембридже, штат Массачусетс, и позже написал книгу о своем опыте в Гарварде. Детали см. в библиографии. большинство журналистов, пишущих сегодня о религии в мировой прессе, совершенно не знают богословия. Эндрю Браун, безусловно, был именно таким.