Чарльз Уильямс - Колдовство

Среди восковых фигурок, изготовленных Болингброком, оказалась одна, по мнению обвинения, изображавшая молодого короля; подсудимый утверждал, что фигурка была необходима для предсказаний судьбы будущего ребенка герцогини. Суд посчитал сей факт покушением на человеческую жизнь. Король не должен умирать, чтобы освободить трон для леди Элеоноры Кобэм; герцог не обязан возвращаться в постель своей жены, хотя он и согрешил, пребывая там. Приговор был вынесен против всех обвиняемых. Саутвелл умер в тюрьме. Болингброка перевели из Лондонского Тауэра в Тибурн, и там он был «повешен, выпотрошен и четвертован; его голову бросили на Лондонском мосту, одну четверть тела выставили в Херефорде, вторую – в Оксфорде, третью – в Йорке и четвертую – в Кембридже». (Два университета удостоились этой чести, наверное, в назидание возможным практикующим магам.) Марджори Журдемейн в конце концов была сожжена в Смитфилде. Герцогиню король пощадил; она покаялась, три дня ходила по улицам Лондона босая, с распущенными волосами, держа в руках свечу весом в два фунта, а затем была сослана сначала в Честер, а затем в замок Пил на острове Мэн; там у нее было время обдумать свои честолюбивые замыслы и пожалеть о том, что она выбрала для их осуществления столь извилистый путь и связалась с ведьмой.

Во Франции мы знаем два случая, относящихся к нашему предмету исследования. Оба касаются людей, связанных друг с другом определенными отношениями. Правда, после знакомства жизнь этих людей складывалась совсем по-разному. 23 февраля 1429 года в толпе собравшихся в большом зале замка Шинон, где размещался двор дофина Франции, встретились два известных человека, мужчина и женщина. Мужчине исполнилось двадцать пять лет, он был одним из великих лордов Франции, образованным человеком и воином. Звали его Жиль де Ре. Вторым персонажем была семнадцатилетняя девушка, неграмотная крестьянка, пылкая Жанна д'Арк. Дофин решил принять ее, и в свите дофина Жиль де Ре ее и увидел. Видимо, вслед за дофином, эта крестьянка очаровала его. Двор и армия приняли Жанну, и Жиль де Ре не стал исключением. В дальнейшем он не раз доказывал свою преданность Жанне, сопровождал ее везде, принимал самое активное участие во всех ее битвах. Он охранял конвой с продовольствием в осажденный Орлеан. Ему было доверено внести освященное миро для коронации дофина в Реймский собор. Жиль де Ре сопровождал дофина и архиепископа Сен-Реми на церемонию коронации. Жанна, к этому времени достигшая вершины своей славы, любила Жиля де Ре, как, впрочем, и Дюнуа, и Д'Алансона, и других ее друзей-солдат, и называла его «правдивым и смелым». Он в большой степени финансировал ход войны, сражался бок-о-бок с Девой, всячески оберегал ее в бою. Вместе они одержали множество побед над англичанами. За свои подвиги Жиль де Ре в двадцать пять лет был пожалован титулом маршала Франции, а на его гербе красовались геральдические королевские лилии.

Однако его не оказалось рядом в тот день, когда Жанну предали и пленили. Он выполнял какое-то военное поручение. Их судьбы разделились, и, что еще более прискорбно, разделились их души. Жанну бросили в тюрьму. В тюремной камере она могла опираться только на свою веру в Господа и в голоса, не оставлявшие ее долгое время. Возможно, до самого последнего мига она надеялась, что король сделает хоть что-то для ее спасения, а когда эта надежда умерла, остались только отчаяние и вера в Царство Небесное. Судьи попытались убедить Деву в том, что вера в Господа и в голоса противоречат друг другу. Она утверждала обратное и настаивала на реальности своих видений. Заметим, что через несколько лет церковные власти согласились с ее утверждениями, а столетия спустя Церковь пересмотрела свое решение и возвела Деву в ранг святых. Но до этого было еще далеко. Вселенская Церковь пятнадцатого века весьма скептически относилась к откровениям, полученным без ее разрешения, что ярче всего выразилось в словах епископа, сказанных им Уэсли: «Сэр, это признание в особом откровении Святого Духа – ужасная вещь, очень опасная вещь».

Победоносная война Девы против англичан была вообще подозрительной, и суд с особой активностью взялся за рассмотрение ее деталей. Но основное внимание вызывали те прямые сверхъестественные откровения, на которых настаивала Дева. Возможно, дофин должен был вмешаться в ход судебного разбирательства, другие короли в подобных обстоятельствах наверняка вмешались бы. Но следует помнить, что суд над Девой был церковным судом, и действовал на законном основании. Даже французские церковники никогда особенно не благоволили к Жанне, и суд на ней стал для них серьезным испытанием. Им вполне хватило ума, чтобы сообразить: ее победы ничего не доказывают по части природы той помощи, которая ей оказывалась свыше. Ад может дать человеку все что угодно столь же легко, как и небеса; и, как ни странно, французы, особенно французские церковники, вовсе не рвались гореть в аду ради военных завоеваний. Тишина и покой, объявшие французский суд и армию во время судебного разбирательства, отчасти объясняются тем фактом, что это был именно церковный судебный процесс.

Разбирательство шло долго, неторопливо и тщательно. Обвинение включало два пункта, и оба грозили заключенной самыми тяжкими последствиями. Дева вела себя так, что вызывала самые серьезные подозрения в слишком вольном обращении с незримым миром. Она требовала помощи от небес, ее захватили в мужском платье, она командовала армией – все это никак не укладывалось в понятия порядка и приличий. Ее неоднократно просили передать подробности получаемых откровений, но Жанна категорически отказалась сообщить их инквизиции. «Я не стану передавать их вам, даже если это будет стоить мне головы; они были даны мне и только мне, мой тайный защитник знает о них все, а мне запрещено говорить о них». Но так же говорили многие ведьмы в Каркассоне, в Тулузе, в Швейцарии, в Англии – все они ссылались на своего «тайного защитника». От нее требовали произнести молитву Господню; она отказалась – по крайней мере, отказалась читать молитву в открытом суде. Судьи настаивали, она отказывалась. «Если это будет на исповеди, я готова прочесть молитву».

Процесс продолжается: «И когда снова многократно мы стали у нее требовать этого, она сказала, что не скажет Pater noster и пр., если мы ее не выслушаем на исповеди. Тогда мы сказали, что охотно ей выделим одного или двух нотаблей, родным языком которых является французский язык и в присутствии которых она произнесет Pater noster 74и пр. На это Жанна ответила, что не скажет им молитву, если они не будут ее выслушивать на исповеди. ... И снова, и многократно мы, вышеупомянутый епископ, убеждали и требовали от той же Жанны, чтобы она соизволила дать клятву в том, что будет говорить правду по вопросам, затрагивающим нашу веру. Эта же Жанна, преклонив колени, возложив обе руки на книгу, ... клятвой обязала себя говорить правду относительно того, что будут спрашивать у нее касательно вопроса веры и что она будет знать, не выставляя при этом ранее упомянутого условия, т.е. того, что никому не скажет и не откроет сделанные ей откровения» 75.