Грэм Харви - Секс, еда и незнакомцы

Другой подход к вечному и, кажется, повсеместному вопросу о взаимоотношении культуры и природы предполагает обращение к смежному вопросу о взаимоотношении искусства и реальности. Из множества способов освоить этот материал я выбрал самый многообещающий, разработанный Тимом Инголдом в эссе «Пути мышления: чтение, письмо, рисование». Инголд завершает анализ «связи между территорией воображения и „реальной жизни“» двумя выводами:

Во-первых, нам следует раз и навсегда отказаться от устоявшегося мнения, согласно которому способность воображения состоит в умении создавать образы или представлять вещи в их отсутствие ‹…› даже если они существуют только как картинки в сознании, такие имитации принадлежат – вместе с заменяемыми ими отсутствующими предметами – тому же внешнему миру явлений, «элементов», программной музыки, фигуративности [36] Тим Инголд предлагает развернутую критику противопоставления фигуративного и нефигуративного изобразительного искусства, программной и непрограммной музыки (т. е. имеющей и не имеющей указания на свое содержание). – Прим. ред. .

Во-вторых, во власти воображения мы должны видеть творческий импульс самой жизни, постоянно порождающей формы, с которыми мы сталкиваемся, будь то в искусстве, чтении, письме, рисунке, или в природе, во время прогулок по ландшафту. Помните: линия не представляет (represent ) рыбу. Но рыба-в-воде может пониматься как одна из множества возможных эманаций линии (Ibid 208) [37] «Рыба-в-воде» – Тим Инголд разрабатывает образ, предложенный Василием Кандинским в заметке «Рыба и линия» (опубликованной на английском языке в журнале Axis в 1935 г.): Кандинский пишет о сходствах и различиях рыбы (фигуры) и линии, указывая, что линия в любой момент может стать рыбой, а также на то, что рыба обладает свойствами (которые, собственно, и делают ее рыбой – плавать в воде, быть съеденной), незначительными для живописи, для которой поэтому линия предпочтительнее (см.: Кандинский В. В. Избранные труды по теории искусства: В 2 т. М.: Гилея, 2001). – Прим. ред. .

Методологически, коль скоро в мире есть и рыба-плывущая-в-воде, и рыба-нарисованная-на-бумаге, и «природная» и «искусственная», мы можем испробовать более творческие (imaginative) способы научной деятельности. Более того, мы обязаны это сделать, если мир не конституируется разделением природы и культуры. Воображаемая рыба и рыба плывущая существуют в одном мире, они обе реальны.

Стремясь, опять же, ввести в наше обсуждение достойные внимания идеи и темы и надеясь, что странные тезисы окажутся плодотворны, я дополню тезисы Инголда результатами исследований Байроном Дейком взаимосвязи воображения и близости (intimacy). В своем исследовании коренных народов Канады и скрипачей-метисов (Dueck 2007) Дейк обнаруживает, как «миротворчество при помощи воображения» и «близость лицом к лицу» взаимодействуют, когда «широкая публика чужаков» (читатели со всего мира) видит интимную сторону туземной жизни, забот, слез, надежд и творчества. Здесь я нахожу язык, подходящий для описания мира связей, позволяющий нам говорить о таких предметах, которые прежде вызывали, кажется, непреодолимые трудности из?за бесполезных дуалистических терминов вроде репрезентации и объекта, сознания и материи, имманентного и трансцендентного, веры и факта. Вместо этого мы можем говорить о воображении всего, что только возможно (ритуальные встречи, эпические трапезы, единые теории, музыкальные рулады), все более приближаясь к их актуализации или материализации. Мы приводим в действие возможности и становимся ближе к получающемуся в результате миру.

В следующих главах, посвященных религиозной материальности и практике – ведь религия ничто без материальности и деятельности (performance), – я надеюсь обнаружить динамические взаимодействия между воображением и близостью. Здесь же меня интересуют академические способы быть и действовать в реальном мире. Воображение мира, разделенное проливом Декарта, привело ученых к устройству академической практики в границах, которые их коллеги оценивают как допустимо близкие. Будучи учеными, мы пытаемся исключить себя из мира чувств, страстей и эмоций, с которыми мы подлинно близки лишь в свободное время досуга. Но это отделение нас от мира предполагает, что мы лишь отчасти вовлечены в лишь отчасти понимаемую реальность. Сама попытка быть объективными приводит к этой неполноте. Вместо этого мы можем поэкспериментировать с потенциальной ценностью близости с каким-то другим миром, которому неведом картезианский разрыв.

В своих работах о «гостевании» как методе исследования (Harvey 2003a, 2005b, 2011a:227–228) я ставил вопрос о том, как нам следует проводить исследования в мире, основанном на взаимосвязях. У маори в Аотеароа, в Лондоне, в Элис Спрингс и на Гавайях я узнал, что возможность быть гостем у местных жителей чрезвычайно важна. Весь космос, кажется, работает вместе с людьми (состоящими в сообществах, определяющихся родством и местностью) для того, чтобы реализовать воображаемые возможности в более интимных сообществах. Чужаков призывают в пространство перед домами-предками и предоставляют им возможность стать гостями или врагами. Хозяева и гости взаимно учреждают друг друга, исследуют свои роли и подробно обсуждают все интересующие их вопросы. В таких уважительных взаимоотношениях открываются новые возможности, происходит обмен знаниями, их развитие и проверка. Так мне видится модель более эффективного научного исследования.

В реальном мире, в котором живут люди, взаимодействуют реальные тела, Солнце встает и садится. Это не менее научная точка зрения, чем надежное знание о том, что это Земля вращается вокруг Солнца, создавая впечатление рассветов и закатов. Нам недоступен опыт вращения Земли – и наши, возникшие на Земле языки (на которых говорят люди или чирикают птицы) продолжают свидетельствовать о таком переживаемом опыте рассвета и заката, несмотря на все достижения рациональной науки. Так же, как «Нового Времени не было» (Латур 2006), никогда не существовало совершенной объективности в духе картезианства. Мы пытались, и эти попытки приносили плоды – но мы не слишком преуспеем в понимании мира, в котором не существует сверхотделений, если мы будем вводить в него новые разделения. Скорее, академический проект должен иметь место в реальном мире. В любом случае было бы трудно исследовать то, как проживаются религии без опыта жизни в этом мире, в котором Солнце садится и встает. В конце концов, для слишком многих религий, церемоний, зданий или актов поклонения важна ориентация в пространстве, которую задает положение Солнца относительно Земли.