Роман Лункин - Свобода совести в современной России

Наряду с этим, как и в каждой протестантской церкви, в «Благой Вести» также есть свои домашние группы — их немногим более 200 в Москве. Такого рода небольшие группы верующих собираются, где смогут, в своем районе поблизости от дома. Среди недели группы читают и обсуждают Библию, проводят другие мероприятия совместно. По воскресеньям на большом экране транслируется проповедь из базовой церкви «Благая Весть», а вживую поет своя группа прославления. Так реализуется принцип единого пасторского попечения, связи с основным пастором — Риком Реннером и его сыновьями.

Многонациональность церкви также является одним из направлений миссии, но без служения на национальных языках. В церкви устраивается Праздник народов, во время которого в Дом молитвы приходят люди в своих национальных костюмах, с флагами, готовят блюда своей кухни (в церкви насчитали до 45 разных наций). Франкоязычное служение есть для выходцев из Африки, для других иностранцев служение на английском. Есть армянская, киргизская, узбекская группы, которые могут говорить на своем языке в группах, но все в обязательном порядке участвуют в общем служении на русском. Это делается для того, чтобы отдельные группы не обособлялись, потому что в церкви «мы все едины и говорим на одном языке».

В церкви мегаполиса, естественным образом, встает вопрос о церковном менеджменте, о том, как управлять многообразными проектами и людьми. Залог миссионерского успеха «Благой Вести» в принципиальной опоре на профессионалов и в подборе «церковной команды». Принцип Рика Реннера — в команде должны быть способные люди, которым надо хорошо платить. У многих лидеров проектов есть степени MBA, в общине работают IT-специалисты высокого класса. Помимо этого, церковь сама отправляет своих специалистов на обучение и не жалеет на это средств. В духовном руководстве важен принцип теократии — духовной власти Бога, от Которого руководство получает свое помазание. Последнее слово — всегда за пастором, но на нем лежит и большая ответственность.

Многие служители евангельских церквей, как и в «Благой Вести», на вопрос о своем христианском патриотизме отвечают так: «Для меня очень странно, что в России живет столько много умных и образованных людей, но живут они плохо. Поэтому патриотизм — это сделать так, чтобы они жили хорошо». Протестантские церкви, в том числе пятидесятнического направления, как церковь «Благая Весть», предлагают свой конкретный путь, как «сделать хорошо». Это модернизированный образ христианской общины для современного мира, где сочетаются элементы виртуального пространства и личного участия для людей с разными способностями и разного возраста. Пятидесятнический менеджмент «Благой Вести» с использованием современных информационных технологий служит одним из эффективных инструментов построения мегацеркви в столице России. Хотя многим из тех, кто привык к образу православного прихода, это и может показаться непривычным «бизнес-проектом». В построении таких мегацерквей Москва не отстает от других мировых столиц — Нью-Йорка или Лондона, сотни тысяч людей такие церкви собирают в Латинской Америке, Африке и Индии, где также работают российские пятидесятники. Однако наследие постсоветского времени делают этот протестантский опыт с необычными формами христианства чрезвычайно востребованным в российском обществе. Отсутствие у людей привычки ходить в церковь и малое количество организованных общин в регионах ставят часто непреодолимое психологическое препятствие перед человеком, который никогда не видел «живого верующего» и боится попасть в «секту». Протестанты научились разрушать страх перед религией и «сектантами».

К концу 2010-х годов российское общество оказалось в ситуации, когда соблюдение международных стандартов религиозной свободы оказалось под вопросом. Свобода совести оказалась испытанием, которое Россия не прошла по самым разным причинам — страна перешла к регулированию религиозной деятельности, жесткость которого зависит от региона. Наряду с этим, и религиозное многообразие никуда не делось. Стремление вписать это многообразие в строгие административные рамки с помощью штрафов, скрытого и открытого давления на общины и целые движения, не приносит своих результатов. Религиозные объединения уходят в полуподполья, отказываясь от регистрации, и государство по итогам такого рода политики получает лишь недовольство верующих — правоохранительные органы и органы юстиции злоупотребляют проверками и штрафами, общины снова вспоминают позднесоветские времена, когда они платили штрафы и существовали под негласным контролем.

Основное отличие от советского времени состоит в непоследовательном применении законодательства по отношению к религиозным объединениям, часто в отсутствии здравого смысла в требованиях органов власти, в судебных решениях и экспертизах. В большинстве российских регионов неправославные общины почитают за благо, если представители власти вообще не обращают на них внимания, игнорируя религиозный фактор. По сравнению с советским периодом, резко возросла социальная и культурная роль самых разных религиозных движений, прежде всего, мусульманских и христианских. Часто поводом для проверок и судебных процессов становится именно социальная активность различных церквей в том или ином регионе (как, например, пятидесятнической церкви «Новое поколение» в Благовещенске). К 2010-м годам можно сказать, что несколько миллионов граждан России (что лишь примерно в два раза меньше, чем число практикующих православных) вовлечены в гражданскую активность тех неправославных христианских церквей, которые подвергаются давлению в рамках современной религиозной политики.

Рост числа общин верующих самых разных направлений и их социальной активности также совмещается в России со стремлением государства не только контролировать религиозную жизнь, но и с желанием построить монорелигиозное государство. Между тем, построение «православной государственности» в стране, где уже в постсоветское время был достигнут высокий уровень религиозного многообразия, приводит к целому ряду противоречий. Одно из основных противоречий связано с вытеснением религиозных организаций из публичного пространства и ограничениями миссионерской деятельности для всех общин и движений. Попробуем разобраться, почему и как в стране, которая ассоциируется с богатой духовной культурой, снова оказался возможен поворот к ограничению религиозного пространства.

Прежде всего, массовый интерес к религии, к любой вере, к любым богам после перестройки довольно быстро сменился в середине 1990-х годов представлением о том, что вполне достаточно быть православным по идеологии, по культурной самоидентификации. Сама по себе религиозная жизнь перестала быть обязательной, а православие стало и формой легитимации современной российской государственности и, как говорят социологи, «социальной нормой» для политиков и большинства населения. В ходе опросов 2000-х годов выяснилось, что большинство респондентов проявляют свое отношение к различным конфессиям не на основании их близости к христианству или РПЦ, а по чисто идеологическому признаку их «традиционности». Социологи К. Каарийнен и Д. Фурман подчеркивали, подводя итог исследования, потенциальную опасность ситуации, когда виртуальная готовность поддерживать «традиционные религии» и противодействовать нетрадиционным не подкреплена практической верой: «Данные опросов позволяют говорить об увеличивающемся разрыве между усилением идеологической роли религии, нетерпимости к иным конфессиям и нерелигиозным взглядам и очень низким уровнем институциональной религиозности. Общество все более заявляет о себе как о религиозном, оно готово к установлению над собой идеологического контроля церкви, но при этом людей, которых действительно можно назвать верующими, в нем крохотное меньшинство, перспективы роста которого сомнительны. Так, на наш взгляд, возникает болезненная и потенциально конфликтная ситуация» [14] Фурман Д., Каариайнен К. Религиозность в России на рубеже XX-XXI столетий // Обществ. науки и современность. — 2007. — № 2. — C. 95 ( http://ecsocman.hse.ru/data/2010/12/01/1214824169/Furman.pdf ); см. также: Новые церкви, старые верующие — старые церкви, новые верующие: Религия в постсоветской России // Под ред. К. Каариайнена и Д. Фурмана. — М.; СПб.: Летний сад, 2007. .