Анна Гиппиус - Главный дар вашему ребенку

– Хорошо, дорогой доктор, – сказал я ему. – Ты прав. Спасибо тебе. Мы оставим ребенка.

– А я буду крестным! – ответил доктор. Мы пожали друг другу руки, а когда родился наш Амфилохий и врач воспринял его от купели, он дал ему имя своего отца, которого звали Амфилохием. После этого как мы могли помыслить об аборте! Так после Амфилохия в мир пришли еще двое детей. И естественно, мы никогда в этом не раскаялись. Все наши дети выросли и устроились наилучшим образом. Когда они подросли и вступили на путь Божий, то и нам помогли стать добрыми христианами“».

«Ортодоксос типос», 28 марта 1986. [6]

В действительности еще никто никогда не раскаивался, что сохранил беременность, что его ребенок – родился и живет. Никто и никогда.

А как насчет нищеты? Ну да, бывает небогато. Однако в народе твердо знают: «Даст Господь роток – даст и кусок». Так бывает всегда. Без иронии, пожалуйста. Вы пробовали заиметь пятерых детишек? Не пробовали. Так откуда информация? Вот только не надо о семьях алкоголиков, ладно? Речь идет не о них, а о нормальных, вменяемых, любящих родителях. Да, трудно. Да, временами скорбно. Но овчинка стоит выделки – когда дети вырастают, никто не жалеет потраченных трудов. Более того, когда отец усердно работает ради семьи, всегда, неизбежно, оказывается, что откуда-то, будто сами собой, начинают приходить деньги. Родственники дружно оплачивают обучение старшего сына в платной школе. Другие, умирая, завещают квартиру. Нерешаемое дело об аренде помещения для отцовской мастерской решается в его пользу. Дачу удается купить за смешные деньги, да к тому же в рассрочку. Отец устраивается на отличную работу, где зарабатывает не только на сиюминутные нужды, но и на строительство коттеджа для семьи в престижном пригороде – пускай не сразу возводится дом, а потихоньку-полегоньку, за пять-шесть-десять лет, уже живя там, семья достраивает его. Совладельцы маленькой фирмы берут основную работу на себя, оставляя время и силы для дополнительного заработка и даже пребывания с семьей и воспитания детей. Это не из головы придумано. Такова реальность, в которой живут сейчас конкретные петербургские многодетные семьи.

А когда от детей избавляются, добра не бывает. Более того, есть все основания считать, что дети, чьи братья и сестры были убиты в материнском чреве, вырастая, словно бы мстят родителям за убийства. Воздают по полной программе. Оказываются неблагодарными, черствыми, а то и хуже.

Не бывает мира в семьях, где убивают детей.

Именно в этом – не в последнюю очередь – причина неблагополучия в наших семьях, что уже несколько поколений по грудь, по шею в крови своих уничтоженных, разорванных на части дядьев и теток, братьев и сестер, племянников, внуков.

Мы все в этой крови.

А что делать?

Как изменить сделанное? Их не вернуть к жизни. Но у нас есть покаяние.

И еще – возможность не допустить до этого ужаса кого-то ближнего или дальнего. Поддержать, помочь, объяснить, дать денег, наконец.

А каяться – как? Пойти в церковь, покаяться на исповеди. И нужно быть готовой, что священник может наложить епитимьюза этот страшный грех. Какой она будет – неизвестно. Отлучение от причастия на определенный срок, особые молитвы, пожизненное ежедневное покаяние… Хорошо, если это будет. Хоть бы так попытаться вымолить прощение.

Помните, что епитимья – не кара, а средство исцеления души. Выполняя ее, вы очищаете свою душу, она словно стаскивает старую грязную одежду и постепенно обновляется.

Господи, помилуй мя за убитых во чреве детей моих.

Как говорит петербургский миссионер диакон Михаил Преображенский, у наших прадедов никогда не бывало, не могло быть сомнений – нужен им еще один ребенок или нет, ко времени он или не ко времени. Родители знали:

• да, каждый зачатый нами ребенок родится;

• да, он будет крещен, и выращен в своей семье, и воспитан в православной вере;

• да, одна лишь его жизнь изменит соотношение сил в духовном мире на две единицы – минус одна душа для дьявола и плюс одна душа для Бога.

В верующих семьях и сейчас, как прежде на Руси, родители в ответе за каждого зачатого ими ребенка. И ощущают себя на переднем крае битвы с силами зла, с извечным стремлением дьявола уничтожить, искоренить человеческий род.

Мама! Тебе холодно. В окно врывается ледяной зимний ветер. Ты лежишь без сил, одеяло упало на пол, и некому поднять его, и укрыть тебя любящей рукой, и затворить окно.

Твой сын далеко, он не хочет приехать даже сейчас, когда твои дни сочтены. А дочь давно умерла, у нее было слабое сердце.

Мама! Я был именно тем, кого Господь назначил покоить твою старость. Я не оставил бы тебя. Моя жена стала бы тебе любимой дочерью. Мои дети каждый день, возвращаясь из школы, наперегонки бросались бы к тебе, споря, кому первому обнять любимую бабушку.

Но ты не захотела родить меня. Мне было страшно, меня рвали на части, кромсали и перемалывали ледяные железные челюсти. А потом я очнулся, и уже не было боли, был покой. Неподалеку на цветущем лугу всегда играют дети, их много, и с ними ангелы. Они сами – ангелы. За этих детей молятся на земле, их оплакивают родители, у них есть имена, их крестили в храмах. Мама, они видят Бога! Самое прекрасное, что может быть на свете, – это видеть Бога и купаться в Его любви.

А мы в сторонке от тех детей. Нас много, очень много. Господь любит и нас тоже, Он заботится о нас – ведь мы не виноваты, что нас убили мамы. Но безымянные, некрещеные, мы не можем быть вместе с Ним – только рядом, неподалеку.