Сэм Харрис - Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Но мы можем глубже постичь наше бытие, и пример жизни Иисуса, наряду с бесконечным количеством других людей всех веков, об этом свидетельствует. Это ставит перед нами нелегкую задачу: нам нужно рассмотреть эти возможности с рациональной точки зрения.

Хотя полевые лилии носят удивительные наряды, мы с вами вышли из утробы голыми и здесь же завопили. Что нам нужно для счастья? Почти все, что мы делаем, можно рассматривать как ответ на этот вопрос. Нам нужны пища, жилье и одежда. Нам нужно общество других людей. Затем нам надо освоить тысячи навыков, чтобы как можно лучше жить в этом обществе людей. Нам нужно найти работу, которая доставляет удовольствие, и нужно время для отдыха. Нам нужны многие вещи, и, похоже, мы просто обречены искать и хранить их, одну за другой, все дни нашей жизни.

Но достаточно ли этих вещей для счастья? Обязательно ли счастлив человек, обладающий крепким здоровьем, достатком и хорошей компанией людей? Очевидно, нет. Необходимы ли эти вещи для счастья? Если да, то что мы скажем о тех индийских йогах, которые отказываются от имущества и семейных связей только ради того, чтобы десятилетиями заниматься медитацией в одиночестве, живя в пещере? Похоже, такие люди тоже могут испытывать счастье. Некоторые из них уверяют, что счастливы совершенно.

Трудно найти нужный термин для этого непосредственного стремления к счастью — к счастью такого рода, которое сияет даже на фоне неудовлетворенных обыденных желаний. Кажется, здесь не обойтись без слова «духовность» — которое я уже не один раз использовал в данной книге, — но оно обросло многими значениями, которые мешают его использовать. Слово «мистицизм» весомее, но оно тоже влечет за собой лишние ассоциации. Ни один термин не передает разумность и глубину той возможности, которую нам предстоит рассмотреть: что существует такая форма благополучия, которая превосходит все прочие и даже стоит выше всех превратностей судьбы. Я буду использовать взаимозаменяемые термины «духовность» и «мистицизм», потому что не знаю более подходящих слов, но читатель должен помнить, что я понимаю их в довольно узком смысле. Если вы зайдете в книжный магазин движения New Age, вы увидите, что современный человек понимает под «духовностью» самые разные вещи: от целебной силы кристаллов и раздраженного толстого кишечника до козней инопланетян. Мы же будем говорить только о таких вещах, которые прямо связаны с нашим стремлением к счастью.

Большинство духовных учителей единодушно говорят о том, что счастье не сводится к тому, чтобы быть продуктивным членом общества, наслаждаться законными удовольствиями и с энтузиазмом воспитывать детей, обучая их жить таким же образом. Более того, многие из них говорят, что само наше стремление к счастью — тяга к познанию и новым переживаниям, поиск признания, желание вступить в правильные романтические отношения и даже сама жажда духовного опыта — мешает нам найти то благополучие, которое присуще нашему сознанию в любой нынешний момент. Эта идея в той или иной форме присуща многим известным нам религиям, хотя ее нелегко отделить от других положений вероучения.

Хотя многие из нас за несколько десятилетий не проводят и одного дня в полном одиночестве, мы в каждый момент жизни живем в одиночестве собственной психики. Даже если мы окружены близкими людьми, наши удовольствия и страдания чувствуем только мы сами. Духовные практики — это самый разумный подход к ситуации нашей жизни. За ними стоит представление о том, что мы в состоянии понять нечто новое о природе нашего сознания — и это понимание сделает жизнь лучше. Опыт многочисленных созерцателей показывает, что сознание — то есть то состояние, в котором рождаются мысли, эмоции или ощущение своего Я — никогда не меняется под действием знания. Осознание радости не делает его радостным, а осознание печали — печальным. С точки зрения сознания мы просто осознаем зрительные образы, звуки, ощущения, настроения и мысли. Многие духовные учителя утверждают, что если мы отождествим себя с самим сознанием — с простым свидетелем всех явлений, — мы увидим, что освободились от причуд наших собственных переживаний.

Разумеется, у страдания есть и физический аспект. Тот факт, что прозак может устранить многие симптомы депрессии, говорит о том, что психические страдания не более бесплотны, чем маленькая зеленая таблетка. Но здесь мы можем наблюдать взаимное влияние разных аспектов друг на друга. Мы знаем, что наши идеи определяют то, как мы воспринимаем окружающий мир [265]. Даже сильная физическая боль открыта для субъективной интерпретации. Возьмем боль родовых схваток: многим ли женщинам такая боль причинила психическую травму? Как правило, если роды проходят нормально, это радостное событие. Но если бы сумасшедший ученый пытал бы женщину, заставляя ее пережить ту же самую боль, картина была бы совершенно иной. Те же самые ощущения могли бы стать самым мрачным моментом ее жизни. Страдания при физической боли зависят отнюдь не только от болезненных ощущений. Наши духовные традиции говорят о том, что мы способны в достаточной мере изменить содержание нашего сознания и тем самым научиться воспринимать мир иначе. Об этом свидетельствует множество трудов, посвященных духовности [266]. При этом от нас, очевидно, не требуется вера в недоказанные утверждения, чтобы мы могли с открытым умом рассмотреть эту возможность.

Подобно Декарту, многие из нас начали этот поиск в качестве мыслителей, чтобы наша субъективность могла жить в мире, который мы воспринимаем как нечто, отличное от нас. Декарт придавал особое значение этой дихотомии, он провозгласил, что Божья вселенная состоит из двух вещей: материи и духа. Для большинства из нас подобный дуализм есть нечто само собой разумеющееся (разве что слово «дух» кажется нам чрезмерно возвышенным, когда мы вспоминаем о том, как действует наша психика). Однако наука о человеческой психике заставила нас поставить дуализм Декарта (вместе с соответствующей «народной психологией») под сомнение. На фоне несомненных успехов, достигнутых за три столетия изучения чисто материального мира, многие философы и ученые сегодня не согласны с Декартом: они считают, что Декарт отделял психику от тела и дух от материи под влиянием христианских идей, полагая, что они теперь лучше понимают связь между сознанием и физическим миром.

В предыдущей главе мы говорили о том, что наши представления о сознании имеют самое прямое отношение к нашей нравственности. Они также прямо связаны с нашим представлением о смерти. Большинство ученых считают себя «физикалистами», и потому, среди прочего, они полагают, что наша психическая и духовная жизнь полностью зависит от работы нашего мозга. С этой точки зрения со смертью клеток мозга прекращается и поток нашего существования. Когда загашены светильники активности нейронов, ничего не остается. Многие ученые лелеют это убеждение так, как если бы оно было каким-то священным таинством, которое может принять только человек, обладающий достаточной интеллектуальной честностью.