Сэм Харрис - Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Это не означает, что все младенцы — мистики. Тем не менее чувство своего Я развивается и крепнет почти с момента рождения. См.: К. Wilber, Sex, Ecology, Spirituality (Boston: Shambhala, 1995), где автор критикует ошибочное отождествление того, что он называет дорациональным, с надрационалъным. Он указывает на то, что у нас нет причин романтизировать духовность ребенка. В самом деле, если дети наследуют Царство Небесное, почему мы должны останавливаться на ребенке? С таким же успехом мы могли бы с завистью смотреть на духовность наших родственников приматов, которые — пока они не заняты прелестями каннибализма, групповых изнасилований и детоубийства, — похожи на самых радостных детей.

Такой философ, как Хайдеггер, хотя он и печально знаменит тем, что восторгался Гитлером, заслуживает здесь нашего внимания, поскольку это не мешает считать его гигантом мысли Европы. Шопенгауэр, который, несомненно, был великим мыслителем, спустил с лестницы швею, после чего она навсегда осталась калекой (говорят, что философа раздражали звуки ее голоса). Можно вспомнить примеры и других выдающихся философов. Витгенштейн был, несомненно, трудным человеком, к тому же он с энтузиазмом прибегал к телесным наказаниям непослушных маленьких девочек. Это поразительный факт: ни один западный философ не может соперничать с великими философами-мистиками Востока. Кто-то может упомянуть Плотина как мистика, воспитанного в восточной части Запада. Однако сам Плотин признавал, что он лишь иногда на миг соприкасался с той полнотой, о которой все время писал. Члены какой-либо восточной школы созерцания в лучшем случае признали бы, что Плотин с энтузиазмом говорил о цели, к которой следует стремиться.

Конечно, тезис Даймонда сложнее, но в целом он сводится к неравномерному распределению на планете животных, которых легко одомашнить, и продуктов питания, которые можно целенаправленно выращивать.

По меньшей мере — книжной. Тем не менее западная философская традиция достаточно бесплодна. Здесь лишь отдельные счастливцы в самый решительный момент своего исследования — скажем, Шеллинг или Руссо, когда тот сидел в лодке на Женевском озере, — могли начать понимать недуалистическую природу сознания, тогда как философы Востока тысячелетиями формулировали свои догадки и опирались на них в своих созерцательных практиках, благодаря чему их опыт можно было воспроизвести и он постоянно проверялся консенсусом.

Как может догадаться читатель, я многим обязан созерцательным традициям, родившимся в Индии. Эзотерическое учение буддизма (например, направление дзогчен в школе ваджраяны) и индуизма (например, адвайта веданта), а также долгие годы, посвященные различным техникам медитации, во многом определяют мои представления о духовных возможностях человека. Хотя в этих традициях нет цельной концепции природы ума или принципов духовной жизни, они, несомненно, отражают самую настойчивую попытку во всей истории понять эти вещи с помощью интроспекции. Скажем, буддизм глубоко изучил многие вопросы. Нет ни одной другой традиции, которая предлагала бы столько разных методов сделать из своего ума орудие, которое преображает само себя. Внимательный читатель мог заметить, что я сурово критиковал религии, основанные на вере: иудаизм, христианство, ислам и даже индуизм, — но не обрушивал критики на буддизм. Это не случайно. Хотя буддизм тоже укреплял невежество и иногда порождал насилие, это не религия веры или даже вообще не религия в западном смысле слова. Конечно, существуют миллионы буддистов, которые об этом не подозревают — их можно встретить в храмах Юго-Восточной Азии и даже на Западе, где они поклоняются Будде как если бы он был таинственным воплощением Санта-Клауса. Несмотря на такое искажение традиции, эзотерическое учение буддизма дает нам наиболее полную методологию из всех доступных для открытия внутренней свободы сознания, не порабощенного никакими догмами. Не будет преувеличением сказать, что встреча Далай-ламы с представителями христианских церквей, на которой ее участники воздают честь их разным религиозным традициям, подобна встрече физиков Кембриджа с кочевниками пустыни Калахари, участники которой прославляют их различные представления о материальной вселенной. Конечно, тибетский буддизм (как и физики) не свободен от некоторых догм, а кочевники способны понять концепцию атома. Любой человек, знакомый со священными текстами, прекрасно знает, что Библия не дает точных инструкций о духовной жизни, которые содержатся в буддистских текстах. Хотя в буддизме мне многое остается непонятным — и многое кажется неправдоподобным, — интеллектуальная честность требует признать, что как система духовных наставлений он стоит гораздо выше других религий.

Padmasambhava, Self-liberation through Seeing with Naked Awareness, trans. J. M. Reynolds (New York: Station Hill Press, 1989), 12.

Падмасамбхава — мистик VIII века, который, как принято считать, принес учение буддизма (а именно — танту и дзогчен) из Индии в Тибет.

Далее упоминается восемь креветок — очищенных и нарезанных кубиками. Конечно, это символ восьми мирских забот, от которых должен отказаться каждый человек, взыскующий духовной жизни. Это слава и стыд, потеря и приобретение, удовольствие и боль, похвала и критика. Каждую из этих забот следует очистить, то есть лишить своего завораживающего действия, и сделать кубиками, которыми можно вымостить наш духовный путь.

Недавние научные исследования феноменологии буддистской медитации, где это слово употребляется примерно так же, как у меня, — см. В. A. Wallace, Intersubjectivity in Indo-Tibetan Buddhism, Journal of Consciousness Studies 8, nos. 5–7 (2001): 209—30. См.: также J. H. Austin, Zen and the Brain (Cambridge: MIT Press, 1998); and C. deCharms, Two Views of Mind: Abhidharma and Brain Science (Ithaca, N. Y.: Snow Lion Publications, 1998), где вопрос медитации подробно разбирают ученые, занимающиеся исследованием мозга.

Думаю, автором этой метафоры был Шри Нисаргадатта Махарадж, но не могу вспомнить, где именно в его многочисленных трудах я ее видел.

Часто говорят, что таким вещам не научишься из книг. В целом это совершенно справедливо. Я бы добавил, что и занятия с выдающимся специалистом по медитации не обязательно приводят к постижению свободы от дуализма, присущей сознанию. Для этого нужно создать подходящие условия: умелый учитель, который без сомнений указывает на то, что нужно постичь, и ученик, способный в должной мере сконцентрировать ум, чтобы следовать инструкциям учителя и замечать то, что следует заметить. В этом смысле медитация, несомненно, умение, которое мы можем осваивать.