Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

Пример еще одной такой парадоксальной фразы – «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19:24). Уж как только не объясняли это место! Еще от Кирилла Александрийского идет объяснение: вместо κάμηλος «верблюд» в тексте стояло κάμιλος – очень редкое слово, означающее «канат». Канат в качестве нитки – все-таки понятнее верблюда.

Ну и, разумеется, есть теория, что верблюд все-таки может протиснуться сквозь это самое ушко, если, конечно, очень постарается и сбросит лишний вес. Предполагалось, что «игольным ушком» называлась небольшая калитка в стене Иерусалима, через которую груженый верблюд действительно не пройдет, а тощий, да еще и налегке, может попытаться.

Только, к сожалению, не упомянута калитка с таким названием ни в каких древних источниках, а современные раскопки не могут нам подсказать, как называлось то или иное отверстие в стене, да большинство из них не сохранилось до наших дней. Так что получается, что теория с калиткой скорее поздняя выдумка, чем реальное объяснение. Кстати, и в вавилонском Талмуде говорится о пролезающем в игольное ушко слоне как о примере невозможного (Брахот 55b). Будем доказывать, что и слоны сквозь ту калитку пролезали, только низенько-низенько?

Главное, что такие объяснения отбрасывают как ненужный следующий далее диалог: «Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно». То есть не спасется вообще никто – если своими усилиями. А Бог может спасти каждого.

Но это Евангелие, действительно экстремистская литература. В Посланиях мы встречаем куда более практичные и реалистичные советы, только и там не обходится без разнотолков. Вот, скажем, в 7-й главе 1-го послания к Коринфянам апостол Павел разбирает разные социальные роли, в которых может оказаться христианин. И в стихе 21-м речь заходит о рабстве. Процитирую четыре перевода.

Церковнославянский: «Раб ли призван был еси? да не печалишися; но аще и можеши свободен быти, больше поработи себе».

Синодальный: «Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся».

Под редакцией епископа Кассиана (Безобразова): «Рабом ли ты призван, – не беспокойся, но если и можешь сделаться свободным, лучше воспользуйся».

Под редакцией М. П. Кулакова: «Был ли ты рабом, когда призвал тебя Бог? Пусть это тебя не тревожит. Если же представится возможность стать свободным, воспользуйся этим наилучшим образом», и другой вариант перевода дан в примечании: «лучше используй свое нынешнее положение».

Так что конкретно советует Павел рабам, которым выпала возможность освободиться: еще больше себя поработить ради смирения (так в церковнославянском) или воспользоваться этой замечательной возможностью (так у Кассиана)? А может быть, как в Синодальном, он предлагает им самим выбирать, как будет лучше?

По-гречески там два слова, μᾶλ ον χρῆσαι, их, к сожалению, можно перевести всеми тремя способами: «лучше воспользуйся», «лучшим воспользуйся» или даже «больше поработись». И никаких пояснений, прямо в духе Дельфийского оракула, где людям нарочно давали уклончивые указания.

А ведь это в каком-то смысле вопрос о социальной политике церкви: должен ли христианин стремиться к личной свободе или, напротив, она только помешает его духовному совершенствованию?

В древности об этой загадочной фразе практически не рассуждали, всем это и так казалось понятным. Игнатий Антиохийский писал, хоть и без ссылок на Павла: «…пусть рабы еще больше подчиняют самих себя, ради славы Господа, с тем, чтобы обрести от Бога лучшую свободу». В результате именно такое толкование многие современные православные богословы (например, диакон Андрей Кураев) отстаивают как единственно православное. «Молчи, смиряйся и таи…»

С этим легко согласиться в те времена, когда рабство было привычным социальным институтом, одной из пресловутых «традиционных ценностей». А вот в наши дни уже мало кто к этому готов, и потому множатся переводы, в которых апостол Павел призывает рабов освобождаться мирным и ненасильственным путем, если это возможно.

И похоже, что такой перевод имеет больше прав на существование, если исходить из оригинала. Дело, прежде всего, в союзе «но», который подразумевает контраст: «не смущайся, но, если можешь…» – тут логичнее добавить «освободись». Да и форма глагола подразумевает скорее однократное действие: воспользоваться возможностью освобождения можно только один раз, а вот «еще больше порабощать себя» или «пользоваться нынешним положением к лучшему» явно придется изо дня в день, всю оставшуюся жизнь.

Что же тогда получается? Павел написал нечто не очень понятное, но, скорее всего, он советовал рабам не пренебрегать возможностью обрести свободу, если она представится (в любом случае, он не призывал к восстаниям наподобие спартаковского). В конце концов, до нас дошло его послание к Филимону, где он откровенно просит и даже требует от Филимона принять назад беглого раба Онисима, а потом… отослать его обратно к Павлу, потому что Павлу он нужен. То есть фактически простить беглеца и даровать ему на законных основаниях ту самую свободу, которую он хотел присвоить себе незаконно.

Но прошло некоторое время, церковь стала вписываться в социальную структуру общества, притом общества рабовладельческого, и для этой эпохи актуальным и значимым стало совсем иное толкование: оставайся тем, кто ты есть, даже если есть возможность подняться по социальной лестнице, все равно в глазах Бога все люди и так равны. Именно это толкование было нормативным вплоть до недавнего времени, в частности, Феофан Затворник, уже знакомый с альтернативой, сурово возражает ей: «…такая мысль была бы совершенно противна намерению Павла; утешая раба и доказывая ему, что рабство не причиняет никакого вреда, он не стал бы повелевать ему искать свободы». Впрочем, не повелевает, а делает уступку (как в той же главе позволяет вступать в брак, хотя считает безбрачную жизнь лучшей).

А в наши дни актуальным становится иное толкование, открывающее перед человеком возможность личной свободы – и, вполне вероятно, именно оно приближает нас к изначальной мысли Павла, хоть и на ином витке спирали, в иных исторических условиях. Павел писал так, потому что рабство было данностью – мы читаем так, потому что считаем его преступлением против человечества.

Истолкование текста, как водится, говорит о толкователе не меньше, чем о самом тексте. Как и история переводов и толкования Библии в нашей стране говорит об этой стране не меньше, чем о Библии, и история эта еще очень, очень далека от своего завершения…