Гейдар Джемаль - Новая теология. Избранные лекции

И вот когда он приходит к этому последнему, то для него наступает экстатический момент, когда последнее в его восприятии являет неожиданно для него одно с самим восприятием. А восприятие тем самым – одно с воспринимающим. Эта брешь между восприятием, которое бессмертно, и воспринимающим, который смертен, внезапно заполняется.

Представьте себе, что то последнее, что вы воспринимаете как некую правду, некое соответствие вашему восприятию – это небо без звезд. Это небо, у которого нет земли, нет облаков, но вместе с тем – это не черная пустота, которая бывает, когда закрываешь глаза и просто редуцируешь зрительную способность, а это – действительно чистое восприятие, которое заполнено на том, на противоположном полюсе, небом без звезд. И в этот момент вас заполняет экстаз ощущения, что ваше восприятие есть не что иное, как то же самое небо без звезд, просто внутри вас самих, и вы сами есть подножие этого неба без звезд. Три члена этого уравнения оказываются одним и тем же. И тогда внезапно вы понимаете, что это небо без звезд – ваш отец, что ваше восприятие, бесконечная перцепция, которая встретилась с тем, что ее достойно, – это всепронизывающий дух, и что вы, смертные вчера, но внезапно в этом экстазе соединения ставшие бессмертным и тождественным восприятию и воспринимаемому, – сын этого неба без звезд. В этой троичности, максимально доведенной до конца перцепции, содержится вся первичная тайна жречества, тайна той гносеологии, на которой построена великая метафизика примордиальной Традиции жрецов. Я не хочу сказать, что они имеют в виду в качестве последнего небо без звезд, я предупреждаю, что это инфантильный образ последнего. Конечно же жрецы подразумевают под последним не небо без звезд, а то, что они определяют апофатически , то, от определения чего они уходят, то, что является предметом ведических гимнов. Представим себя детьми, пытающимися философски или метафизически определить свой статус в абсолютно непознаваемой вселенной. Тогда мы сможем предположить, что последнее – это небо без звезд, в которое нет прохода. И вот внезапно мы обнаруживаем, что есть триада перцепции, являющаяся моделью всех последних ответов, которые эта жреческая каста через незапамятные тысячелетия несла и несет человечеству.

Откуда выходит миф? – «Естественная религия «суфиев». – Простота эллинских Мудрецов. – Философы дают «частное определение» Универсального. – Кризис человека как кризис Всеединства

Когда я пытался формулировать какую-то схему сегодняшней беседы, то испытывал большой дискомфорт по поводу того, что это очень методологически, архитектонически сложная тема. Мы только начали. Все, что мы объяснили по поводу перцепции, различения перцепции и носителя перцепции, – по поводу триады, в которой устанавливается, «схлопывается» единство между последним воспринимаемым, восприятием и воспринимающим, – это только преамбула. Нам придется говорить немного разорванно, потом собирая эти части в новый пучок. То, к чему мы сейчас подошли (этот комплекс, эта триада, эта перцепция, которая наконец-то нашла и достойную опору – возвысившегося до нее воспринимающего , и достойный объект – последнюю реальность ), – все это называется интеллектуальным созерцанием.

Интеллектуальное созерцание, в котором наступает немыслимое, невиданное, непредсказуемое, но тем не менее парадоксально состоявшееся заполнение этого зеркала до краев. Каждый человек знает с рождения, что его перцепция не может быть заполнена, она огромна, бесконечна, нет ничего, что бы могло войти в нее на равных, – и вдруг она заполнена. И вот когда она заполнена, это называется интеллектуальным созерцанием . Что это такое? Это – прежде всего недискурсивная рефлексия. Интеллектуальное созерцание есть спонтанное, глобальное отражение последнего, которое не может иметь определения. Когда носитель этого созерцания выходит из состояния непосредственного экстаза, непосредственного соединения всех трех элементов, он может рассказать о бегающем на лугу мальчике, и это будет некая притча. А если он этому мальчику даст некое имя – Эрос, например, – то это будет миф. Таким образом, миф генетически восходит к состоянию постинспиративному, постсозерцательному . То есть это некая иллюстрация вещей, которые ситуативно описывают полноту перцепции. Чистая мифология не поддается интеллектуальной дешифровке. Фрейдисты, неофрейдисты, структуралисты, которые пытаются описать, интерпретировать мифы с рациональной дискурсивной стороны, занимаются исключительно пустым и безнадежным делом, потому что они начинают не с того конца. Миф возникает после того, как жрец вышел из состояния полноты интеллектуального созерцания. И мифы он рассказывает не для того, чтобы, наподобие дзэнского учителя, через какие-то притчи что-то пояснить. Он создает определенные вербальные ситуации, сосредоточение на которых технологически позволяет воспроизвести вновь и вновь это состояние триединства перцептивных моментов – восприятия, воспринимаемого, воспринимающего. То есть мифы – это символы и иероглифы, которые являются ключами к тайне последней перцепции. Но есть нечто другое. Все мы знаем, что в какой-то момент, в VI веке до Р.Х., период такого мифотворчества, по крайней мере на Западе, кончился. И появились философы, мудрецы, Милетская школа. Это очень интересно, потому что на самом деле греки – удивительный народ. Читаешь древних греков, их простые попытки объяснить что-то на пальцах, и думаешь: а ведь в это время Моисей уже триста лет как привел свой народ в Ханаан из Египта. А привел он его от фараона, который был окружен жрецами, знавшими такие тайны, к которым только уже на деградированном уровне этих тайн приблизился Платон. А в это время ведические гимны уже комментировались философами адвайтистских школ. Правда, термин «адвайта» появился много веков спустя, но сама адвайта была уже и тогда. Сложнейшие интеллектуальные комментарии Традиции существовали в Индии, Китае, Египте, Вавилоне, Халдее. Но эти комментарии были настолько громадны, настолько мощны, звучны, как трубный глас, что с ними ничего нельзя было поделать, их можно было только изучить. А в Греции встает человек с развевающейся седой бородой и говорит: «Всё есть вода». Это же великолепно! Что стоит за этим наивным, детским и, по видимости, совершенно убогим восклицанием?

В суфийской традиции существует такая книжка, она называется «Хай-ибн-Якзан», что переводится как «Живой Сын Единственного». В этой книге излагается такое повествование. Из ила завелась биологическая молекула, личинка. Она стала проходить разные стадии, с позволения сказать, «эволюции». Появился человек, разогнулся и встал. Он такой живой Голем, он ничего не знает, у него пять органов чувств. У него просто есть чистая априорная способность к перцепции. Он начинает созерцать и, согласно этой суфийской книге, приходит ко всему тому, к чему в действительности пришло человечество. В суфийском контексте он приходит в конечном счете к идее единого Бога, Творца. То есть это то, что многие философы, теологи называют естественной религией.