Андрей Митрофанов - Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией)

© Издательство Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии, 2019

Древнегреческое слово σύνοδος первоначально в сочинениях таких античных авторов как Платон или Фукидид означало «собрание» или «сходку», предполагавшие встречу каких-либо компетентных людей для обсуждения, как правило, жизненно важных вопросов [1] Дворецкий И. Х. Древнегреческо-русский словарь / под редакцией С. И. Соболевского. Т. II. С. 1575. . В латинском языке данному термину соответствовало понятие «concilium», которое имело в древнеримской литературе более широкое значение, чем эллинское «σύνοδος» [2] Относительно проблемы терминологического различия понятий σύνοδος и concilium см.: Lumpe A. Geschichte der Wörter “Concilium” und “Synodus” in der antiken christlichen Latinität // Annuarium Historiae Conciliorum. T. II. 1970. P. 1–21. Бесспорно, что латинские источники предполагают различение двух терминов, которое определялось регламентом заседаний, а также составом участников. . Так, например, Лукреций и Тит Ливий использовали данное понятие в значении, переводимом на русский язык как «соединение», а также «сочетание» или «союз», предполагавшие возникновение целостного из отдельных частей. Именно эти два античных понятия церковное предание издревле, от апостольских времен, употребляло для обозначения совместных, общих деяний предстоятелей Церкви – епископов, а также прочих клириков и мирян, которые освящались Благодатью Святого Духа, действующей в Церкви через священную иерархию. Это единство иерархии и мирян, реализуемое в регулярных встречах и собраниях и, через это, обеспечивающее общность их действий, на церковно-славянском языке обычно именовалось термином «собо́ръ». Как отмечал выдающийся русский ученый – библеист архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), в ранней церкви епископы и пресвитеры были равны [3] Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) неоднократно доказывал данное суждение в лекциях и в устных консультациях. Научное исследование архимандрита Ианнуария (Ивлиева), посвященное экзегетике Нового Завета, в настоящее время готовится к печати. . Епископ возглавлял общину христиан, состоявшую из бывших язычников. Пресвитер возглавлял общину христиан, формировавшуюся из иудеев. В связи с этим закономерен вывод о том, что именно торжество христиан, обращенных из язычников, над иудео-христианами предопределило в итоге ключевую роль епископа в церковной иерархии, поставило епископа во главе евхаристической общины и во главе церковного Собора.

Соборное единство христиан предстает в качестве одного из важнейших свойств Церкви. Именно на церковных Соборах исторически видимо являла себя кафоличность, которая должна восприниматься как качество, предполагающее универсальность и всеобщность Церкви. Понятие кафоличности (Соборности) со времен св. Игнатия Антиохийского утвердилось в богословии в качестве наиболее глубокой характеристики сущности церковной жизни. Согласно точному определению, выраженному прославленным исследователем святоотеческой традиции протоиереем Г. Флоровским, «Церковь именуется Соборной потому, что она распространяется на всю вселенную и подчиняет весь человеческий род праведности, потому также, что в Церкви возвещаются догматы “ в полноте, без пропусков, Соборно и совершенно”… и еще потому, что “в Церкви лечится и исцеляется род греха”… Соборна природа Церкви; Соборна сама ткань ее тела. Церковь Соборна потому, что она – единое Тело Христово; она – единение во Христе, единство в Духе Святом, и единство это является высшей цельностью и полнотой» [4] Флоровский Георгий, прот. Соборность Церкви // Вера и Культура. Избранные труды по богословию и философии. Сб. СПб. 2002. С. 528–529. . Данное суждение находит обоснование в живом церковном опыте. Соборность сакраментально реализуется каждый день во время соединения христиан со Христом, происходящего в Таинстве Евхаристии.

По словам выдающегося православного богослова протопресвитера Н. Афанасьева, «выявляя Тело Христово, Евхаристическое собрание выявляет, изображает Церковь. На Евхаристическом дискосе собрана вся церковь – земная и небесная. В Евхаристии принимают участие не только живые, но и умершие, не только люди, но и бесплотные духи… Если земная церковь есть икона (εiκών) небесной церкви, то Евхаристическое собрание есть икона той и другой. Оно есть собрание Церкви – церковное собрание по преимуществу» [5] Афанасьев Николай, протопресв. Церковные соборы и их происхождение. М., 2003. С. 15. . Иными словами, в Таинстве Евхаристии осуществляется внутреннее онтологическое единство христиан со Христом и между собой. Именно поэтому «Евхаристия есть кафолическое таинство, таинство мира и любви и потому единства» [6] Флоровский Георгий, прот. Евхаристия и соборность // Вера и Культура. Избранные труды по богословию и философии. Сб. СПб. 2002. С. 353. . Справедливо будет признать: когда Евхаристическое собрание, т. е. Церковь в лице обличенных священством предстоятелей, обращается к внешней стороне жизни христиан, именно тогда Она в исторической перспективе исполняет послушание пастырства, заповеданное Христом ( Мф. 28:18 ). Это пастырское служение является священническим, а точнее, епископским послушанием.

Кафоличность Церкви в полной мере проявляла себя в истории через «концилиарность», т. е. способность христиан – епископов, клириков и мирян – видимо проявлять свое единение. Как очень верно определил знаменитый церковный историк протопресвитер И. Мейендорф, «специфическая функция епископа заключается в пастырстве в своей местной церкви и в несении ответственности за вселенское общение всех церквей. В этом и есть экклезиологическое значение епископской Соборности, и это является онтологически необходимым элементом хиротонии епископа, которая предполагает собрание всех епископов данной провинции, представляющих единый епископат всемирной Церкви. Собор епископов есть также высшее свидетельство апостольской истины, наиболее подлинный авторитет в вероисповедных и канонических вопросах. Он традиционно выражается на двух уровнях – региональном и вселенском» [7] Мейендорф Иоанн, протопресв. Соборность Церкви // Живое Предание Сб. СПб. 1997. С. 113–114.