Мирча Элиаде - История веры и религиозных идей. Том 3. От Магомета до Реформации

Итак, духовный опыт ученика в промежуточном мире представляет собой ряд инициатических испытаний, порождаемых Творческим Воображением. Несмотря на различие в культурном контексте, по функции таких инициатических рассказов можно провести аналогию между ними и романами о Граале (§ 270). Вспомним также магико-религиозную ценность всех рассказов традиционного типа, т. е. "назидательных историй" (ср.: хасиды, § 292). Присовокупим к этому, что у румынских крестьян ритуальное (т. е. на ночь) рассказывание сказок призвано защищать дом от дьявола и злых духов. И более того, нарратив "приводит в дом" Бога. [382] См. примеры, приведенные в: Ovidiu Bîrlea. Folclorul românesc, I (Bucureşti, 1981), p. 141 sq. Речь идет о широко распространенном архаическом веровании; ср.: Aspects du mythe, ch II.

Эти несколько замечаний сравнительного характера позволяют нам лучше понять, как совмещаются в учении Сухраварди оригинальность и продолжение древней традиции. Творческое воображение, с помощью которого открывается промежуточный мир, — того же порядка, что экстатические видения шаманов и вдохновение поэтов древности. Известно, что в основе сюжета эпоса и некоторых типов волшебных сказок лежат путешествия и события экстатического характера, совершающиеся на Небесах, а чаще — в Аду. [383] Cp.: Le Chamanisme (2е éd.), p. 395 sq. Все это подводит нас к пониманию, с одной стороны, роли нарративной литературы в "духовном воспитании", а с другой — последствий для западного мира XX в. открытия бессознательного и диалектики воображения.

Для Сухраварди мудрец, превзошедший в равной степени философию и науку мистического созерцания, является подлинным духовным лидером, полюсом (qutb), "без присутствия которого мир не мог бы продолжать своего существования, он же должен пребывать в нем лишь incognito, никак не познанный людьми" (Corbin. Histoire, pp. 300–301). Здесь, замечает Корбен, прослеживается одна из главных тем шиизма — тема имама, "полюса полюсов". Его существование incognito базируется на шиитских представлениях о «сокрытии» имама (ghaybat) и о цикле валайят — "эзотерическом пророчестве", наследующем "Печать пророков". Обнаруживается также согласие в учениях восточных (ishrâqîyûn) и шиитских теософов. "Законоучители Халеба, — пишет Корбен, — в этом оказались правы. На процессе против Сухраварди, повлекшем за собой смертный приговор, ему вменялась в вину проповедь того, что Бог может в любое время и прямо сейчас создать пророка. Но если даже речь шла не о пророке-законодателе, а об "эзотерическом пророке", этот тезис, по меньшей мере, свидетельствовал о существовании криптошиизма. Так своей жизнью и смертью мученика за пророческую философию Сухраварди во всей полноте испытал трагедию "изгнания на Запад" (Histoire, р. 301). Однако духовные потомки Сухраварди — ishrâqîyûn — дожили, по крайней мере, в Иране, до наших дней. [384] Одна из великих заслуг Анри Корбена и его учеников состоит в том, что они положили начало исследованию этой богатой философской традиции, еще не известной на Западе.

Мухаммад Джалал ад-дин, более известный под именем Руми, родился 30 сентября 1207 г. в Балхе, городе в провинции Хорасан. Его отец, богослов и суфийский учитель, в 1219 г., испытывая страх перед монгольским нашествием, оставил Балх и отправился паломником в Мекку. В конце концов, семья обосновалась в Конье. После смерти отца Джалал ад-дин, которому тогда было 24 года, уехал учиться в Халеб и Дамаск. Спустя семь лет он вернулся в Конью и с 1240 по 1249 г. преподавал юриспруденцию и каноническое право. Но 29 ноября 1244 г. в Конье появился бродячий дервиш, шестидесятилетний Шамс из Тебриза. Существует много версий их встречи. Каждая из них с большей или меньшей долей драматизма живописует обращение Руми: знаменитый правовед и богослов становится одним из величайших мистиков и, может быть, самым гениальным религиозным поэтом ислама.

Шамс, преследуемый учениками Руми, ревновавшими к нему своего учителя, уезжает в Дамаск. Он уже поддался на уговоры вернуться, но 3 декабря 1247 г. был убит при таинственных обстоятельствах. Руми долго не мог найти утешения. Он сложил сборник мистических од, носящий имя его учителя — "Dîwân-e Shams-e Tabriz", "восхитительные песнопения "любви и скорби", объемный труд, целиком посвященный этой любви, которая на внешний взгляд кажется земной, но в действительности представляет собой ипостась любви божественной". [385] Eva de Vitray-Meyerovitch. Rûmi et le soufisme, p. 20. Кроме того, Руми учредил духовные радения в честь Шамса (samâ). По словам его сына Султан-Веледа, "он никогда, даже на мгновение, не переставал слушать музыку и танцевать; он не давал себе отдыха ни днем, ни ночью. Он был ученым — стал поэтом. Был аскетом — опьянел от любви, не от лозы виноградной: просветленная душа пьет лишь напиток Света". [386] Цит. по: de Vitray-Meyerovitc. Op. cit., p. 118.

К концу жизни Руми избирает в качестве наставника для своих учеников Хусам ад-дина Челеби. Главным образом благодаря Челеби, Руми создал свой главный труд «Месневи». До самой смерти, наступившей в 1273 г., Руми диктовал ему двустишья — иногда во время прогулок по улицам, а иной раз даже в собственной бане. Речь идет о большой мистической эпопее, насчитывающей около сорока пяти тысяч стихов, в которой тексты Корана и пророческие предания перемежаются апологиями, анекдотами, легендами, восточными и средиземноморскими фольклорными мотивами.

Руми основал братство маулавийя (Târiqah mâwlawîya) — от прозвища, данного ему учениками и сподвижниками, — mawlânâ, «благодетель» (турецкий вариант произношения mevlâna). Со временем братство стало известно на Востоке под названием «дервишей-волчков», так как во время ритуала samâ танцоры вертелись волчком во все ускоряющемся темпе — вокруг своей оси и по периметру помещения. "В музыкальных каденциях, — говорил Руми, скрыта тайна; если бы я ее открыл, она перевернула бы мир". Действительно, музыка пробуждает дух, заставляя его вспомнить о своем подлинном отечестве и напоминая ему о конечной цели. [387] См. тексты в переводе Marjan Molé. La danse extatique en islam, pp. 208–213. "Все мы причастны телу Адама, — пишет Руми, — и мы слушали эти мелодии в раю. Хотя вода и глина посеяли в нас сомнение, мы все-таки что-то припоминаем". [388] Месневи, IV, 745-46, перевод Моле, р 239. Воспоминание о Рае и ожидание трубы Последнего Суда представляют собой темы, засвидетельствованные в самой древней суфийской традиции.

Наряду со священной поэзией и музыкой, экстатический танец существовал с самого раннего периода суфизма. [389] См. исследование M. Molé, passim; ср.: критику богословов и даже авторов-суфиев: ibid., р. 176 sq., и т. д. По мнению некоторых суфиев, он воспроизводил танец ангелов (см. текст, переведенный М. Моле, pp. 215–216). В târiqah (слово означает "путь мистического познания"), учрежденном Руми (но организованном, по сути, его сыном, Султан-Веледом), танец одновременно имеет и космический, и богословский характер. Дервиши носят белое (как саван) одеяние и поверх него черный плащ (символ могилы), на голове у них высокий войлочный колпак (образ надгробия). [390] Та же символика, присутствующая с самого начала в samâ, проработана в Диване великого турецкого поэта Мехмеда Челеби; см. перевод в Molé, pp. 248–251. О танце маулави см. также тексты Руми и Султан-Веледа, перев в ibid., р 238 sq. Шейх представляет собой посредника между Небом и Землей. Музыканты играют на тростниковой флейте (най), бьют в барабаны и цимбалы. Помещение, где кружатся в танце дервиши, символизирует космос, "планеты вращаются вокруг солнца и вокруг своей оси. Барабаны служат напоминанием о трубах Судного Дня. Круг танцующих разделен на два полукружья, одно из них представляет арку нисхождений, или инволюцию душ в материю, а другое — арку восхождений душ к Богу". [391] De Vitray-Meyerovitch. Op. cit., р 41. Cp.: Molé. Op. cit., p. 246 sq. В тот момент, когда ритм ускоряется до предела, в танец вступает шейх и, символизируя солнце, начинает вращаться в самом центре. "Это высший момент совершившегося слияния". [392] Meyerovitch, p. 42. См. описание радений маулавийя y Molé. Op. cit., p. 229 sq. Остается добавить, что танцы дервишей крайне редко приводят к психопатическим трансам, да и то лишь в некоторых отдаленных местностях.