Ави Иона - Книга Кохелет

Прочие слова, не являющиеся ключевыми, переводились, напротив, по-разному – в зависимости от контекста. Упоминавшееся «то́в» (טוב) в различных случаях переводилось и как «счастье», и как «добро» и пр. (ст. II.3, III.13, V.17 и др.) Это нельзя назвать вольной интерпретацией подлинника: в древнееврейском языке тогда просто не было такого гигантского количества слов, как ныне в русском – многочисленнейших синонимов, выражающих едва уловимые оттенки смысла. Кстати, учёные-библеисты давно не рекомендуют придерживаться единообразия перевода древнееврейских слов – особенно выражающих отвлеченные, абстрактные понятия. (Дьяконов: «…Это делает перевод «Экклезиаста» на современные языки весьма трудным и никогда не свободным от субъективности».) Но «субъективность» – это не только негативное понятие; оно также означают и свободу, раскрепощённость в слове; субъективности можно не доверять, но если дело в данном случае идёт об интенсивном изучении переводчиком Книги Кохелет на протяжении около 12 лет, подобной «субъективности» в переводе, вероятно, может сколько-нибудь довериться.

Неразвитость древнееврейского языка проявляется ещё и в том, что многие синтаксические слова-связки имеют в нём множественное или неопределённое значение. «Аше́р» (אשך) в современном иврите означает «который», в древнем – «который», «что», «потому что», «чтобы»; «ки́» (כי) – в современном «потому что», в древнем «потому что», «ибо», «ведь», «что», «но» или вообще не переводится, и т.п. Кроме этого, в оригинальном тексте нет вообще никаких знаков препинания. Некоторые фразы могут поэтому читаться сразу несколькими способами. И это создаёт еще одну серьёзнейшую проблему для переводчика.

Впоследствии Книгу Кох̃е́лет (даже в её «смягчённом» – с помощью вставок – варианте) еврейские законоучители назовут «еретической книгой» – Талмуд, Вайикра Рабба, 28а, – верно уловив слишком явный отпечаток свободомыслия в этом произведении. Споры по поводу канонизации Книги велись и из-за того, что в Книге слишком много (для «боговдохновенного» сочинения) неясных мест. Переводчику в реконструкции подобных малопонятных высказываний может помочь даже не столько безупречное знание языка, сколько знание текста в целом, знание (даже «чувство») философии Автора, его главных идей и даже – представление о такой неуловимой вещи, как «дух Книги», её эмоциональный настрой. Переводить Книгу Кохелет, заботясь только о технической стороне перевода – о своего рода механическом замещении древнееврейских слов русскими – совершенно недопустимо. Я утверждаю, и утверждаю всерьёз, что дилетант – но с продолжительным, многолетним опытом изучения этого текста – в данном случае оказывается часто в более выигрышном положении, чем профессиональный гебраист, прекрасно знающий язык, но относящийся к переводу формально.

Этих многостраничных пояснений, как нам кажется, вполне достаточно для объяснения того несколько странного факта, что при новых существующих переводах Книги, выполненных библеистами-профессионалами, за собственный перевод Книги Кох̃е́лет взялся дилетант, непрофессионал, решивший несколько самоуверенно – дать свой собственный вариант переложения на русский язык этого великого шедевра древнееврейской литературы и философии.

Что касается самооценки предлагаемого перевода – а она, конечно, необходима, – то он, естественно, имеет свои достоинства и недостатки. Главный недостаток – довольно сильная зависимость предлагаемого перевода от перевода И.М. Дьяконова. Там, где у Автора встретились неясные и «тёмные» места, переводчик почти всегда следовал прочтению этого места у Дьяконова. Иногда – в особенно значимых, но труднопонимаемых местах – у Дьяконова заимствованы целые фразы (например, ст. III.18, – впрочем, примеров не так уж много). Можно сказать, что предлагаемый перевод – это просто модификация перевода Дьяконова. Но можно сказать и другое: то, что и я, и Дьяконов переводили ТОТ ЖЕ текст, поэтому совпадения не только возможны, но вообще неизбежны. Тем более я, как и Дьяконов, старался как можно ближе придерживаться текста оригинала (не впадая, как уже сказано, в обыкновенную передачу подстрочника). Поэтому совпадения в этих двух переводах не могут быть несущественными.

Разумеется, недостатком предлагаемого перевода не может не быть просто слабое знание древнееврейского языка.

Иногда переводчик грешил тем, что давал резко отличающиеся от классических собственные варианты перевода отдельных стихов. Но примеров – единицы (ст. I.11 и некоторые другие). И уж по крайней мере переводчик не изобретал откровенно эксцентричные переложения некоторых стихов, чем явно отличается Е. Новиков.

Предлагаемый перевод грешит и «креном» в атеистическую направленность Книги, даже несколько акцентируя её. Что поделаешь: после более чем десятилетнего опыта изучения Книги с несомненностью обнаруживается её антитеистическая направленность, ничуть не менее выраженная, чем, скажем, в Книге Иова, только в отличие от неё скрытая многочисленными двусмысленностями и – вызывающими даже некоторое удивление своим количеством – намеренными неясностями, «маскировкой» смысла.

К достоинствам этого перевода можно отнести, в частности, то, что переводчик не придерживался буквализма, как И. Шифман, и не старался сделать слишком осовремененный перевод, как Е. Новиков.

Более всего автор данного перевода обращал внимание на то, чтобы передать логику повествования Автора (которая даже при внимательном прочтении улавливается не сразу) более понятно для читателя (возможного читателя). С этой целью текст разбит на отдельные «подглавки», блоки стихов, почти всегда не совпадающие с принятыми в Библии, но, как представляется, находящиеся в соответствии с замыслом Автора. Для этой же цели в текст введены слова, отсутствующие в подлиннике, но необходимые по смыслу (в основном это – просто частицы «то», «ведь», «что», «который»). Вообще, автор предлагаемого перевода стремился максимально повысить связность текста, чтобы Книга выглядела как единое целое (каковой она и является), а не представляла собой хаотический набор афоризмов – как в Библии или у Новикова. Вероятно, переводчик и допустил в этом некий «перебор». Ещё одно (возможное) достоинство данного перевода: стремление к синонимичности, литературности текста – однако, как уже было сказано выше, никаких искусственных литературных красот переводчик не добавлял. Как уже тоже отмечалось выше, если переводчик по понятным причинам сомневался в правильности собственного перевода отдельных стихов – особенно если они являются центральными, «смыслонесущими» для всей Книги – он без колебаний заимствовал эти места у авторитетных отечественных библеистов (особенно у Дьяконова). По его мнению, в этом нет ничего зазорного. (Наша цель – не изобретать свои варианты перевода, боясь плагиата, а найти адекватный перевод – пусть он и совпадает с переводами, выполненными другими.) Чтобы читатель данного перевода, буде объявится такая редкость, не забирался по каждому поводу в Комментарии, текст перевода сделан, как и у Дьяконова, максимально доступным и в то же время – как можно меньше отклоняющимся от текста и смысла подлинника. Еще одно (пожалуй, последнее) достоинство предлагаемого перевода – выделение (обозначенность) явных редакторских вставок, чтобы они не сбивали читателя с толку и не препятствовали истинному – на наш взгляд – пониманию Книги, её эмоционального, поэтического, философского содержания. Редакторские вставки в данном переводе обозначены двойными квадратными скобками. Слова, необходимые по смыслу и добавленные в текст, обозначены одинарными квадратными скобками.