Владимир Соколов - Занимательная история Церкви

Наконец, начались казни. В амфитеатре, где собрался жаждущий зрелища народ, был назначен особый день для травли христиан. Первыми вывели Матура и Санкта. Обоих сначала бичевали, потом посадили на раскаленное железное кресло: от горящих тел пошел чад. Матур продолжал молчать, а Санкт повторял те же слова, что говорил прежде на допросах. После нескольких часов страданий, видя, что истязаемые не умирают, их закололи мечами.

Потом вывели Бланднну. Ее привязали к столбу, распяв, как самого Иисуса, и вывели зверей. Те некоторое походили вокруг столба, но женщину не тронули, и Бландину увели назад в тюрьму для последующих пыток. Следующим на очереди был Аттал. В Лионе его многие знали, он считался человеком достойным и известным. Его только обвели вокруг амфитеатра, повесив на грудь табличку «Аттал-христианин»: выяснилось, что он римский гражданин, и его нельзя казнить до решения самого цезаря.

Вскоре пришел вердикт императора: римских граждан казнить мечом, остальных отдать зверям, раскаявшихся отпустить. Наступил праздник, так называемое собрание провинциалов, на который приезжали представители всей Галлии: суд над христианами послужил для них хорошим развлечением. Всех арестованных снова вывели к трибуне и стали допрашивать по одному, обещая отрекшимся свободу. На допросах присутствовал Александр, врач из Фригии; молча поощряя исповедников, он так энергично подавал им знаки, что, по словам историка Евсевия, многие из собравшихся решили, что у него начались родовые схватки. Легат спросил, кто он такой, Александр ответил: «Христианин». Его тут же схватили и приговорили к казни.

Новые казни состоялись на следующий день. На арену вывели Александра и Аттала и начали пытать. Аттала посадили в раскаленное кресло, и когда от него пошел запах жареного, он сказал толпе: «То, что вы с нами делаете, и есть поедание людей; а мы не делаем ничего дурного». Во время пыток его спросили, как зовут его Бога; он ответил: «Бог не человек, у Него нет имени». После долгих мучений обоих закололи.

Все это время Бландину и ее брата Понтика, мальчика пятнадцати лет, как самых слабых, выводили смотреть на страдания других, надеясь, что они утратят мужество и отрекутся. Их повели на казнь последними. Первым погиб Понтик, которого до последней минуты ободряла сестра. Настал черед Бландины. Ее подвергли бичеванию, потом посадили на раскаленную сковороду, затолкали в ивовую корзину и бросили быку. Тот долго играл с ней и подбрасывал рогами, а Бландина молчала, словно оставаясь бесчувственной. Язычники сами признали, что у них ни одна женщина не выдержала бы таких мучений. Когда ее вытащили из корзины, она была еще жива, и ее закололи мечом.

Тела убитых тоже подверглись издевательствам. Все, что осталось от зверей и от огня: обугленные части и куски, руки, ноги и головы, – выбросили на улицу собакам и приставили охрану, чтобы никто не мог их украсть. Их охраняли днем и ночью, так что оставшиеся в живых браться не могли ни уговорить, ни подкупить стражу, чтобы они отдали им останки мучеников и позволили их похоронить. Многие жители города специально приходили, чтобы посмеяться над разлагающимися трупами, проклясть и оплевать их; другие, более добрые и мягкие, с упреком спрашивали христиан, зачем они верят в Бога, который допускает их до таких страданий. Через шесть дней оставшиеся тела сожгли, а пепел смели в Рону, чтобы и после смерти помешать их воскресению.

Коммод, сын Марка Аврелия, не унаследовал замечательных качеств отца. Зато он обладал невероятной физической силой, лично участвовал в гладиаторских поединках и ударом копья пробивал насквозь слона. Христианам при нем жилось сравнительно неплохо: вопросы веры его мало волновали, как не волновало вообще все происходящее в государстве. Влюбившись в христианку Марцию, Коммод вернул из ссылки сосланных за веру христиан, но для взбалмошного цезаря это был только каприз, за которым последовали новые мучения и казни. В 180 году были казнены ихлисские мученики в Карфагене: им дали 30 дней, чтобы одуматься и отречься от веры, но ни один из них не отрекся. В то же время в Риме пострадал сенатор Аполлоний, который произнес на суде великолепную речь в защиту христианства. Вместе с Аполлонием был казнен донесший на него раб: ему переломали голени, поскольку доносы рабов на господ были запрещены.

Появление христиан-сенаторов и более близкое знакомство с новым учением заставило римлян задуматься, так ли уже необходимо казнить людей только за то, что они придерживаются другой веры. Противоречие между здравым смыслом и законом стало настолько очевидно, что власти во многих провинциях предпочитали следовать первому, а не второму. Узнавая на деле, кто такие христиане, правители были склонны проявлять мягкость и избегать суровых наказаний. Некоторые проконсулы сами защищали христиан от гонений со стороны народа, заявляя, что потакать таким преследованиям значило бы поддерживать общественные беспорядки. Народ, наоборот, был настроен против христиан и видел в них изгоев и источник всяких бед.

В царствование Септимия Севера (193–211) христианство исповедали уже многие сенаторы. Север вначале питал симпатию к христианам (христианин Прокул излечил его от болезни, помазав церковным елеем) и даже отпустил на свободу несколько христиан-сенаторов, но затем издал суровый указ, запрещавший принимать как христианскую, так и иудейскую веру. Христиан, уже привыкших к относительно спокойной жизни, этот удар застал врасплох. Тогда едва ли не впервые в истории прозвучало мнение, что царство антихриста уже пришло. Во время этих гонений погибла Потамиена, александрийская рабыня и замечательная красавица: ее медленно поливали кипящей смолой с ног до головы, пока она не умерла. Еще больше прославилась знатная римлянка Фивия Перпетуя, которая вела записи и описала то, что с ней происходило, в личном дневнике.

Когда вышел указ Севера против христиан, Перпетуе – по латыни ее имя значит «вечная» или «постоянная» – было 22 года. Она жила в Карфгене вместе с отцом, недавно родила ребенка (о ее муже ничего неизвестно) и готовилась к крещению под руководством некоего Сатура. Отец долго уговаривал ее отказаться от этой мысли, но Фивия в ответ указала ему на кувшин и спросила: «Можешь ли ты назвать это иначе, чем кувшином?» «Нет», – ответил отец. «Вот так и я не могу назвать себя иначе, чем христианской».

Вскоре Фивию арестовали и посадили в тюрьму вместе с ее рабыней Фелицитой, беременной на 8 месяце, которая тоже собиралась креститься. В тюрьме узники сидели в двух комнатах, тесно набитых заключенными, всегда погруженных в темноту, душных и жарких, почти без воды и без еды. «Я ужаснулась, – писала Фивия в дневнике. – Прежде я никогда не была в такой ужасной темноте… Страшная жара от множества заключенных, жестокое обращение солдат и мучительная тоска о своем ребенке!» Но община христиан не забывала о своих узниках и делала все, чтобы облегчить их положение. С помощью денег они перевели Перпетую в более удобное место, где она смогла кормить ребенка, которого ей приносила ее мать, а потом и взять его совсем. Здесь Перпетуя крестилась вместе с другими оглашенными.