Елена Прудникова - Земля Богородицы

Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый –
Младенца Дева родила.

На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятенье старец важны,
И царь, и отрок, и жена.

И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине
Среди толпы возник Иуда
В холодной маске, на коне.

Владыки, полные заботы,
Послали весть во все концы,
И на губах Искариота
Улыбку видели гонцы.

Кто плачет здесь? На мирные ступени
Всходите все – в открытые врата.
Там – в глубине – Мария ждет молений,
Обновлена рождением Христа.

Скрепи свой дух надеждой высшей доли,
Войди и ты, печальная жена.
Твой милый пал, но весть в кровавом поле,
Весть о Любви – по-прежнему ясна.

Здесь места нет победе жалких тлений,
Здесь все – Любовь. В открытые врата
Входите все. Мария ждет молений,
Обновлена рождением Христа.

О жизни, догоревшей в хоре
На темном клиросе Твоем.
О Деве тайной в светлом взоре
Над осиянным алтарем.

О томных девушках у двери,
Где вечный сумрак и хвала.
О дальней Мэри, светлой Мэри,
В чьих взорах – свет, в чьих косах – мгла.

Ты дремлешь, Боже, на иконе
В дыму кадильниц голубых.
Я пред Тобою, на амвоне,
Я – сумрак улиц городских.

Со мной весна в Твой храм вступила,
Она со мной обручена.
Я – голубой, как дым кадила,
Она – туманная весна.

И мы под сводом веем, веем,
Мы стелемся над алтарем,
Мы над народом чары деем
И Мэри светлую поем.

И девушки у темной двери,
На всех ступенях алтаря –
Как засветлевшая от Мэри
Передзакатная заря.

И чей-то душный, тонкий волос
Скользит и веет вкруг лица,
И на амвоне женский голос
Поет о Мэри без конца.

О розах над Ее иконой,
Где вечный сумрак и хвала,
О Деве дальней, благосклонной,
В чьих взорах – свет, в чьих косах – мгла.

С детских лет – видения и грезы,
Умбрии ласкающая мгла.
На оградах вспыхивают розы,
Тонкие поют колокола.

Слишком резвы милые подруги,
Слишком дерзок их открытый взор.
Лишь Она одна в предвечном круге
Ткет и ткет Свой шелковый узор.

Робкие томят Ее надежды,
Грезятся несбыточные сны.
И внезапно – красные одежды
Дрогнули на золоте стены.

Всем лицом склонилась над шелками,
Но везде – сквозь золото ресниц –
Вихрь ли с многоцветными крылами,
Или ангел, распростертый ниц…

Темноликий ангел с дерзкой ветвью
Молвит: «Здравствуй! Ты полна красы!»
И Она дрожит пред страстной вестью
С плеч упали тяжких две косы…

Он поет и шепчет – ближе, ближе,
Уж над ней – шумящих крыл шатер…
И Она без сил склоняет ниже
Потемневший, помутневший взор…

Трепеща, не верит: «Я ли, я ли?
И рукою закрывает грудь…
Но чернеют пламенные дали –
Не уйти, не встать и не вздохнуть…

И тогда – незнаемою болью
Озарился светлый круг лица…
А над ними – символ своеволья –
Перуджийский гриф [358]когтит тельца.

Лишь художник, занавесью скрытый, –
Он провидит страстной муки крест
И твердит: «Profani, procu ite,
Hic amoris ocus sacer est» [359].

Ее спеленутое тело
Сложили в молодом лесу.
Оно от мук помолодело,
Вернув бывалую красу.

Уже не шумный и не ярый,
С волненьем, в сжатые персты
В последний раз архангел старый
Влагает белые цветы.

Златит далекие вершины
Прощальным отблеском заря,
И над туманами долины
Встают усопших три царя.

Их привела, как в дни былые,
Другая, поздняя звезда.
И пастухи, уже седые,
Как встарь, сгоняют с гор стада.

И стражей вечному покою
Долины заступила мгла.
Лишь меж звездою и зарею
Златятся нимбы без числа.

А выше, по крутым оврагам
Поет ручей, цветет миндаль,
И над открытым саркофагом
Могильный ангел смотрит вдаль.

Глаза, опущенные скромно,
Плечо, закрытое фатой…
Ты многим кажешься святой,
Но Ты, Мария, вероломна…

Быть с Девой – быть во власти ночи,
Качаться на морских волнах…
И не напрасно эти очи
К мирянам ревновал монах;

Он в нише сумрачной церковной
Поставил с братией Ее –
Подальше от мечты греховной,
В молитвенное забытье…

Однако братьям надоело
…
…
…

Конец преданьям и туманам!
Теперь – во всех церквах Она
Равно – монахам и мирянам
На поруганье предана…

Но есть один вздыхатель тайный
Красы божественной – поэт…
Он видит Твой необычайный,
Немеркнущий, Мария, свет!

Он на коленях в нише темной
Замолит страстные грехи,
Замолит свой восторг нескромный,
Свои греховные стихи!

И Ты, чье сердце благосклонно,
Не гневайся и не дивись,
Что взглянет он порой влюбленно
В Твою ласкающую высь!

Встретив на горном тебя перевале,
Мой прояснившийся взор
Понял тосканские дымные дали
И очертания гор.

Желтый платок твой разубран цветами –
Сонный то маковый цвет.
Смотришь большими, как небо, глазами
Бедному страннику вслед.

Дашь ли запреты забыть вековые
Вечному путнику – мне?
Страстно твердить Твое имя, Мария,
Здесь, на чужой стороне?