Лев Прозоров - Боги и касты языческой Руси

И как перед этим примером русская книжность XI–XIII веков должна была рассматривать родовые идеалы соотечественников? Безусловно, как дикость и постыдное варварство, о котором чем меньше говоришь, тем лучше — особенно если учесть, что у истока этих идеалов стояли «бесовские» Языческие верования.

То есть там, где совсем нельзя было умолчать — как в случае с Рюриковичами — говорили, но не очень много. Про остальных и вовсе молчали.

Иногда, правда, проговаривались — как увидим. Однако там, где молчат книги, говорит фольклор, в частности, говорит богатырский эпос.

Вот очень известная былина о бое Ильи Муромца с чужеземцем-«нахвальщиком» — иногда им оказывается сын Ильи Подсокольничек, иногда чудовищный великан Жидовин (память о враге-соседе Руси, иудейском Хазарском каганате).

Обнаружив едущего мимо заставы чужака, богатыри задумываются — кого послать на перехват (и ведь даже мысли не возникает отправиться на одинокого нарушителя всей заставой, для пущей надёжности… называйте средневековой дикостью или рыцарской честью, это уж на ваш вкус, читатель).

Выдвигают то Алёшу Поповича, то некоего Гришку Боярского, но главный богатырь безжалостно бракует кандидатуры.

Оба не могут быть достойными представителями киевского богатырства в таком ответственном поединке:

Очевидно, есть роды поповские и роды боярские.

И поведение, и нрав человека главный герой былинного эпоса здесь напрямую выводит из происхождения, из рода! Более того, сама вежливость, у нас ставшая синонимом воспитанности, то есть качества по определению приобретённого, в былинах оказывается врождённым даром богатыря.

С дипломатичным поручением следует направить Добрыню — у него

Отсутствие «вежества», таким образом, порождало неизбежные и вполне определённые подозрения: «Ты невежа, ты невежа, неотецкий сын!» или, соответственно, «неотецкая дочь».

И не только в этой былине дело обстоит так.

Вот как раз представитель поповского роду Алёша освобождает от трёх кочевников-«татар» девушку и выспрашивает её:

Как видим, и здесь «род-племя» оказывается накрепко связан с занятием. Есть свидетельства о подобной связи и в письменных источниках. В житии Феодосия Печерского, когда будущий святой в городе Курске порывается вместе с рабами убирать хлеб на поле или молоть зерно, окружающие упрекают его: «позоришь себя и род свой ».

Отец Феодосия — княжеский служилый человек, дружинник, один из тех самых «курян, сведомых кметей», воспетых «Словом о полку Игореве».

В X веке Святослав Игоревич заявляет в ответ на полное угроз письмо византийского императора Иоанна Цимисхия: император скоро узнает, что имеет дело не с какими-то ремесленниками, добывающими в поте лица средства к пропитанию. «Мы — мужи крови, оружием побеждающие врага».

О том, отчего русские родовитые воины так старательно сторонились участия в святом вроде бы деле — выращивании и приготовлении хлеба — мы ещё, читатель, поговорим. Пока отметим другое. Снова и снова занятия ставятся в прямую связь с происхождением — «родом», «кровью».

А отчего Алёше Поповичу потребовалось расспрашивать спасённую девицу? Ответ в былине про Добрьшю и Змею. [26] 26 Часто неправильно называют побеждённое Добрыней чудище Змеем Горынычем, однако в большинстве записей упоминается именно Змея или Змеиха. В славянской мифологии именно змеиха (хала, ламя и пр.) выступает вредоносным персонажем, в отличие от Змея (с приложение 3).

Победив чудовище и освободив красавицу Забаву Путятишну, богатырь получает от спасённой предложение руки и сердца. Отвечает он на это так:

В этом месте наши, поголовно поражённые, по удачному выражению Олега Носкова, «народобесием», исследователи намертво вцепились в «трудовое происхождение» богатыря. Между тем в большинстве былин Добрыня княжьего роду, потомственный воин, его отец «жил шестьдесят годов, снёс…шестьдесят боёв, ещё срывочных, урывочных — да счёту нет».

В этом месте былины внимания достойно совсем иное — оказывается, «роды», определяющие занятия человека, могут заключать браки только внутри себя, они, выражаясь научно, эндогамны.

Оттого-то и Алёша, надеясь жениться на спасённой девице (позже он прямо говорит, что думал обрести в ней жену), выспрашивает её о «роде- племени» — вдруг она «не того» происхождения, вдруг «нас нельзя назвать же другом да любимыим»?! Если кому интересно — невесты из спасённой девицы и впрямь не получилось, она оказалась Поповичу…сестрой.

В другом памятнике русского фольклора, «Голубиной книге» — её первые записи относятся к XVIII веку, но упоминается она ещё в житии Авраамия Смоленского, XIII столетия, причём будущего святого за знакомство с нею собираются отлучить от церкви — содержится предание о происхождении всех этих «родов».

Они, как и явления Природы — Солнце, «Ветры буйные», «Громы небесные», «Зори ясные» — «зачались» или «пошли» от тела Первочеловека-Адама или «Нового Адама»-Христа. «От главы» произошли «цари», «от плеча» — «князья-бояре», «от колена» — «крестьянство православное».

И точно такой же миф мы находим в стране каст — Индии.

Согласно преданию, касты, вместе с явлениями Природы — совсем как в «Голубиной книге»! — произошли из тела Первочеловека и Богочеловека Пуруши.

Брамины — жрецы — появились, как вы помните, читатель, из уст Пуруши. Раджанья — воины и правители — из его рук. Вайшью — крестьяне и купцы — из бёдер.

Следы мифа об обществе-теле часто мелькают в русском фольклоре и книжности. Чаще, конечно, в фольклоре — вспомните об угрозе отлучения, нависшей над Авраамием! Однако и книжники иногда — осторожно, с оговорками — вспоминали о нём.

Летописец в 1015 году жалуется, что земляки и современники его «согреших от главы и до ног — еже есть от царя до простых людин».

Итак, царь — голова, «простые люди» — ноги, как и в кастовой мифологии русских язычников и индуистов. Слова Заточника, сравнившего «великое войско без князя» со зверем, лишённым головы, мы уже приводили.