Н Нотович - Неизвестная жизнь Иисуса Христа

Разве вызывает сомнения то, что все религии, даже самые варварские и абсурдные, сохранили фрагменты истины и имеют возможность принять однажды всеобщую Истину, – являя тот факт, что корни их идут от общего источника и что после разделения на множество ответвлений они будут собраны вместе под единым началом? Далекое от того, чтобы отвергнуть без проверки эти проблески истины, христианство спешит принять их, придав им подлинный смысл и применяя их к мистическим нуждам народов.

Не будь это так, стал бы святой Иоанн Евангелист прилагать столько усилий, чтобы взять «Lоgоs» Платона и превращать его в то «Нетленное Воплощенное Слово», несравненное величие которого затмило высочайшие концепции греческого философа?

Не будь это так, стали бы отцы греческой и латинской церквей, святой Иоанн Хризостом и святой Августин (если упомянуть лишь самых известных из них), столь затрудняться, чтобы извлечь из мешанины и пыли мифологии те мудрые истолкования и нравственные заповеди, которые они приняли, воскресив легенды, – если мне позволен будет этот неологизм, – возвращая мифам их истинный сокровенный смысл?

Я оставляю экспертам задачу извлечения истин брахманизма и буддизма, вплетенных в притчи Шакьямуни и Вед.

Возвращаюсь к моей книге. Я стою на том, что, если ей удастся неопровержимо установить согласие между учениями Евангелий и священными писаниями Индии и Тибета, то она окажет выдающуюся услугу всему человечеству.

Ново ли это явление в христианском мире – книга, имеющая целью дополнить Новый Завет и пролить свет на доселе туманные моменты? Труды, известные как апокрифы, были столь многочисленны в шестнадцатом веке, что католический церковный собор в Тренте был вынужден ограничить их несметное количество с тем, чтобы избежать разногласий, вредящих интересам общественности, и сократить Книгу Откровений до минимума, доступного средним умам.

Разве не объявил церковный собор в Нисине – согласовав это с императором Константином – многие рукописи запретными для верующих, – те рукописи, которые почитались почти с тем же благоговением, какое вызывали четыре канонических Евангелия? Нисинский церковный собор совместно с Трентским также свел до минимума число трансцендентальных истин.

Разве не известно из летописных источников, что Стилихон, главнокомандующий [римского императора] Гонория, приказал публично сжечь «Книги Сивилл» в 401 году? Разве можно усомниться в том, что они были полны нравственных, исторических и пророческих истин высшего порядка? Тогда можно было бы поставить под сомнение и всю римскую историю, наиболее важные моменты которой были определены решениями «Книг Сивилл».

Во времена, о которых мы говорим, были все предпосылки для укрепления или поддержки слабо объединенной или уже шатающейся религии, и духовная и светская власти полагали, что не может быть ничего лучше, как организовать бдительный надзор и строжайшую цензуру над вечными истинами.

Но просвещенные умы столь мало желали массового уничтожения всех документов, не соответствовавших официальным критериям, что сами уберегли определенное количество трудов от забвения. В течение последних трех столетий те издания Библии, которые включали в качестве приложения книгу «Пастырь» святого Ерма, Послания святого Климента, святого Варнавы, Молитву Манассии и две дополнительные Книги Маккавеев, являются, несомненно, редкими.

Четыре Евангелия основали фундамент христианского учения. Но апостолов было двенадцать, святой Варфоломей, святой Фома, святой Матфей заявляли, что проповедовали благую весть народам Индии, Тибета и Китая.

Неужели эти друзья Иисуса, близкие свидетели его проповедей и его мученичества ничего не написали? Или они предоставили другим исключительную обязанность записывать на папирусе возвышенное учение Господа? Но эти другие писали на греческом, а за Евфратом никто не говорил и не понимал по-гречески. Как же они могли проповедовать на греческом языке людям, которые понимали только пали, санскрит или многочисленные диалекты Китая и Индостана?

Известно, что святой Фома слыл самым образованным среди остальных учеников, которые в основном были выходцами из простонародья. Даже не имея мрамора или меди, разве не стремился бы святой Фома записать на нетленных дощечках то, что он видел, и те уроки, которые ему преподал распятый Господь?

Притчи, переданные мне буддийским ламой в монастыре Химиса, которые я расположил так, чтобы придать им смысловую последовательность и организовать их согласно правилам литературной композиции, могли быть на самом деле рассказаны святым Фомой, могли быть историческими набросками, сделанными его собственной рукой или под его руководством.

И не может ли это воскрешение книг, погребенных под пылью земных эпох, стать отправной точкой для новой науки, которой суждено в изобилии принести непредвиденные и невообразимые результаты?

Вот те вопросы, которые поднимает моя книга. Критика обрела бы заслуженное уважение, если бы рассмотрела их со всей серьезностью. Тема вполне достойна усилий, затраченных на ее изучение. Она содержит все вопросы, волнующие человечество. Я убежден, что исследования не будут бесплодны. Я нанес первый удар мотыгой и открыл спрятанные сокровища, но у меня имеются все основания полагать, что рудник неисчерпаем.

Теперь уже нет того, что было в те прошедшие столетия, когда некое сословие одно было хранителем всех Истин и выдавало массам их долю неделимого достояния, каждому сообразно его нуждам. Сегодня мир жаждет знания, и всякий имеет право перевернуть страницу в книге науки и узнать правду о Бого-Человеке, который принадлежит нам всем.

Я верю в подлинность буддийского повествования, потому что не вижу с исторической или теологической точки зрения ничего, что противоречило бы ему или делало бы его необоснованным. Пусть его изучат и обсудят. Пусть мне даже докажут, что я не прав. Но это не является оправданием нанесения мне оскорблений. Оскорбления подтверждают лишь одно – несостоятельность их авторов.

Я дал жизнь словам пророка Даниила о том, что придет время, когда «многие прочитают ее [книгу], и умножится ведение»*. Я изучил, нашел, узнал, открыл. Я передаю свои знания и свое открытие тем читателям, которые, как и я сам, жаждут учиться и познавать.

Я передаю их, с вашей помощью, английским читателям с полнейшим доверием и заранее полагаюсь на их суждение в полной уверенности, что оно будет справедливым.

Искренне Ваш, Н. Нотович

По окончании турецкой войны (1877-78 гг.) я совершил ряд путешествий на Восток. Посетив сначала не столь примечательные места на Балканском полуострове, я пустился в путь через Кавказ в Центральную Азию и Персию и в конце концов в 1887 году отправился в Индию, удивительную страну, которая привлекала мое внимание еще с детства.