Николай Осокин - История альбигойцев и их времени. Книга первая.

ХХХIII) Бароны, рыцари, горожане и крестьяне не должны сметь принимать участие в каком-либо заговоре ни словом, ни клятвой, даже под предлогом простого братства, хотя бы и с доброй целью, без согласия и желания государя-графа. Если же кто сговорился действовать против него, то жизнь и имущества таковых в его власти. А когда заговор направлен не против него, а против всякого другого лица, то заговорщики подвергаются пене в десять ливров, если они бароны, в сто солидов, если они рыцари, шестьдесят солидов, если они горожане, и двадцать солидов, если они селяне. Этой пене не подлежат общества герольдов и пилигримов, которые дают временную клятву быть во взаимном общении ради собственной безопасности.

ХХХIV) Кто впредь, без ведома и желания графа, будет доставлять припасы или другие предметы потребления, а также помощь людям тулузским или другим врагам графа, тот теряет навсегда свою землю вместе с остальным своим имуществом; если же то будет сержант или бальи, решившийся на содействие без ведома и против воли своего господина, то последний конфискует все его имущество, а самого его передает на расправу графа Монфора. Все предметы и лица, взятые при этом, без всякого умаления и протеста достаются тому, кто успел завладеть ими.

XXXV) Кто, имея возможность взять во владениях графа врагов католической веры, того не сделает, то, побежденный, передаст свою землю и личность милосердию графа. Так же будет поступлено с тем, кто не будет явно восставать против врагов и преследовать их по искреннему побуждению, согласно обычаям земли.

XXXVI) Хлебопеки пекут и продают хлеб согласно порядку, мере и весу, указанным их сеньором. В случае неисполнения того их хлеб конфискуется. То же постановление действует и в тавернах.

XXXVII) Публичные женщины, проживающие в городах, будут изгнаны из них. Пошлины, установленные князьями и другими сеньорами, будут уничтожены через двадцать лет.

XXXVIII) Владения, подлежащие цензу [A_158], не могут быть даримы и продаваемы ко вреду сюзеренитета.

XXXIX) Налоги, в известные сроки, должны быть выплачиваемы своим сеньорам и представляемы в их курии. Всякий раз, когда такие должники не представят суммы в известный срок, они будут оштрафованы на пять солидов за каждый пропущенный срок, а если они не заплатят следуемого в продолжение трех лет, то сеньор властен, не обращая внимания на протест должника, отдать или про дать его собственность другому лицу, а если сеньор пожелает сам удержать ее и даже возвратить ее должнику, то, тем не менее, последний заплатит по пять солидов за каждый пропущенный срок.

ХL) Как бароны и рыцари, так горожане и сельчане, приобретая права, получают свои наследства, по правам и обычаям Франции, господствующим около Парижа.

ХLI) Жены изменников и неприятелей графа Монфора должны оставить пределы своей страны, хотя бы они и считались за католиков, дабы на них впоследствии не пало какое-либо подозрение. Они могут оставить за собой доходы с их земель и приданных, если поклянутся, что не принимали никакого участия в тех войнах, которые вели их мужья против христианства и графа.

ХLII) Ни вдовы, ни другие благородные дамы, ни иные невесты, ни наследницы, обладающие крепостями и замками, не осмеливаются выходить замуж по своему желанию за уроженцев Юга без согласия графа, впредь до истечения десяти лет, во избежание опасностей, какие могут приключиться с их землями. Но им дозволяется вступать и брак с теми французами, которых они изберут, хотя бы и без согласия государя-графа и других господ. По истечении же десяти лет им дозволяется вступать в брак по их желанию и с французами, и с южанами.

Дано в Памьере, во дворце нашем, первого декабря 1212 года».

К этим статьям было прибавлено три следующих, предписанных Монфором его вассалам, а именно:

«ХLIII) Как бароны и рыцари, так буржуа и крестьяне наследуют свои владения согласно обычаям, установившимся в окрестностях Парижа.

ХLIV) Бароны, рыцари и сеньоры не допустят поединков в своих куриях, исключая проступков измены, похи щения и грабежа.

ХLV) Граф обязуется хранить относительно баронов французских и других, которым он пожалует земли в этой стране, обычаи и порядки, господствующие во Франции, около Парижа, касательно жалоб, судов, тяжб, ленов и феодальных дел.

Подписано тем же днем, первого декабря 1212 года».

В этом статуте совместились все тайные желания Монфора. В нем он предусмотрел все, что могло быть полезно как в интересах Римской Церкви, так и в его собственных. Привнося полумонастырские нравы на веселый Юг (статьями IV, VIII и XI), упрочивая по возможности выгоды духовенства как местного (статьи 1—111, V и VII), так и римского (статьи VI и XV), Монфор не забыл гарантировать и себя (понимая непрочность завоевательной системы) целым рядом статей (XVI—XXI, XXXIII), часто даже стеснявших тех людей, которые были его друзьями и помощниками в покорении Лангедока. Не говоря о том, что всякая возможность национальной местной оппозиции была предусмотрительно отстранена, что ересь не имела и возможности возродиться вследствие французского террора, господствовавшего в стране, нельзя не заметить, что в памьерском акте оказалось заранее узаконено то, что должно было фактически совершиться гораздо позже, — это лишение Юга его особенностей, объединение его с Францией и подчинение новым государственным идеям, которые уже с того времени начинают развиваться на севере от Луары; парижские кутюмы провозглашаются обязательными для Лангедока (статьи ХL, ХLIII, ХLV), отныне страны завоеванной, которой можно повелеть изменить свои хозяйственные и юридические традиции.

После таких мер вся дальнейшая история альбигойских войн имеет лишь один смысл — добиться торжества государственных начал, провозглашенных в памьерском дворце Монфора, в многознаменательный для Лангедока день декабря 1212 года.

Борьба, сопротивление этому нашествию — отныне борьба слабого против сильного, хотя она продлится еще более полустолетия. Все военные силы Франции придут оружием насадить в стране памьерский статут.

Покоренные, офранцуживаемые лангедокцы думают найти единственное спасение в чужой помощи, в народе, который только один во всей Европе был близок к ним по родству и по истории, который только один во всей Европе мог симпатизировать им, — в народе арагонском и его рыцарственном короле. Высшее общество Арагона должно было сочувственно откликнуться на вопль трубадуров. Дон Педро уже давно громко высказывал свое сочувствие альбигойцам. Вспомним, как он, раздраженный, оставил лагерь крестоносцев.

Теперь к нему направлялся сам граф тулузский просить заступничества и помощи, оставив свою столицу на попечение графа де Фуа, боровшегося вместе с ним. Педро радушно принял своего несчастного родственника, он обещал Раймонду все, что было в его власти. Политические дела короля шли как никогда прежде хорошо: он победил мусульман и слыл героем толозской битвы. Обещая Раймонду всякое содействие войском и деньгами, король хотел последний раз попытаться решить вопрос переговорами с могущественным противником ереси, папой Иннокентием. Граф тулузский знал, что это ни к чему не приведет, но король тем не менее отправил от своего лица посольство в Рим. Оно состояло из двух почетных духовных особ.