Джош МакДауэлл - Не просто плотник

Просто судья был отцом этой женщины. Он любил свою дочь, но он был справедливый судья. Его дочь нарушила закон, и он не мог сказать ей: «Я тебя так люблю, что я тебя прощаю. Ты свободна». Если бы он это сделал, то был бы плохим судьёй. Он бы попустительствовал нарушению закона. Но он так её любил, что снял судейскую мантию, покинул своё место, и уже как отец, заплатил за неё штраф.

Этот случай в какой-то мере помогает понять, что для нас сделал Бог через Иисуса Христа. Мы согрешили. В Библии сказано: «плата за грех-смерть». И как бы Бог нас не любил, он должен был опустить свой судейский молоток и сказать: «Смерть!» Ибо он праведный и справедливый Бог. И однако, будучи Богом, он настолько нас любил, что сошёл со своего трона в образе человека Христа Иисуса и заплатил за нас смертью Иисуса на кресте.

Тут многие спрашивают: «А почему Бог не мог просто простить?» Один директор крупной корпорации сказал:

— Мои подчинённые часто делают что-нибудь не так: ломают что-нибудь, например, — и я всегда их прощаю. Так как же, по-вашему: я могу, а Бог — не может?

Люди не в состоянии понять, что любое прощение сопряжено с платой. Например, моя дочка разбила дома лампу. Как любящий и готовый простить отец, я беру её на колени, успокаиваю её и говорю:

— Не плачь, доченька. Папа любит и прощает.

В этом месте обычно собеседник вставляет:

— Ну вот, и Бог должен бы поступить так же!

Тогда я спрашиваю:

— А кто платит за лампу?..

Ведь плачу-то я! Прощению всегда есть цена. Например, кто-нибудь вас оскорбляет в присутствии других людей, а потом вы благородно говорите: «Я вас прощаю». Кто платит за оскорбление? Вы.

Именно так Бог и поступил. Он сказал: «Я прощаю вас». Но он сам и заплатил за это прощение: распятием.

Иисус Христос жив. Уже тот факт, что я живу и делаю то, что я делаю, — есть доказательство, что Иисус Христос воскрес из мёртвых.

Фома Аквинский писал: «В каждой душе живёт тяготение к счастью и смыслу». Когда я был подростком, я хотел быть счастливым. Я хотел быть в числе самых счастливых людей на свете. И ещё я хотел, чтобы моя жизнь была осмысленна. Я искал ответы на вопросы: «Кто я? Зачем я родился на свет? Куда ведёт меня жизненный путь?»

Кроме этого, я хотел быть свободным. Я хотел быть одним из самых свободных людей на свете. Для меня свобода не означает возможности идти куда хочешь и делать что хочешь. Это каждый может (многие так и делают). Свобода — это «способность делать то, что ты считаешь своим долгом». Многие знают, что они должны делать, но у них нет силы воли, чтобы это делать. Они живут в оковах.

Итак, я начал искать ответы на все эти вопросы. Мне казалось тогда, что у всех или почти у всех есть какая-нибудь своя религия. И я сделал самый простой шаг: пошёл в церковь. Но, наверное, мне попалась не та церковь. Там я чувствовал себя ещё хуже, чем на улице.

Вообще я человек очень практичный, и когда что-нибудь у меня не выходит-я ставлю точку. Я поставил крест на религии.

Тогда я подумал: а может быть, главное — это добиться положения в обществе? Стать лидером, бороться за какое-нибудь дело, отдаться этой борьбе, «стать знаменитым» — может, в этом смысл жизни?

В первом университете, где я учился, руководители студенческих организации распоряжались денежными фондами и играли очень большую роль в университетской жизни. Я выставил свою кандидатуру на выборах старосты первого курса, и меня избрали. Всёэто было очень приятно: все меня в университете знали, все со мной здоровались, я принимал решения, распоряжался университетскими деньгами, студенческими деньгами, я приглашал разных лекторов по своему усмотрению, — в общем, всё это было здорово, но, как и предыдущие занятия, всё стало мне постепенно надоедать.

В понедельник утром я просыпался с головной болью, потому что накануне поздно ложился, и думал: ну вот, теперь снова ждать пять дней. Я стискивал зубы и едва мог дождаться, когда же снова наступит пятница. Всё моё счастье заключалось в трёх вечерах: пятница, суббота и воскресение. А потом снова начинался порочный круг.

Ну, конечно, я сумел втереть очки всем в университете: они думали, что я — счастливчик из счастливчиков. Во время политических кампаний у нас даже был лозунг: «Счастье = Джош». На студенческие деньги я устраивал бесконечные вечера, и они так и не поняли, что моё так называемое «счастье» ничем не отличалось от «счастья» любого другого. Оно целиком зависело от обстоятельств. Если всё шло гладко, я был счастлив, а когда дела шли паршиво, у меня на душе тоже было паршиво.

Я был как лодка в океане, которую бросают из стороны в сторону волны: обстоятельства. В Библии есть слово, очень подходящее для описания такой жизни: ад. Но я не знал никого, кто мог бы научить меня жить по-другому и дать мне силы изменить жизнь. Всё вокруг только говорили мне, что я должен делать, но никто не мог дать мне силы, чтобы это делать. Я начал испытывать постоянную неудовлетворённость.

Подозреваю, что немного найдётся людей в американских университетах, которые были бы более искренни в попытках найти значение, истину, смысл жизни, чем я. Я не находил этого смысла, но поначалу просто не отдавал себе в этом отчёта.

Как-то я заметил, что в университете есть небольшая группа людей, жизнь которых чем-то непохожа на нашу, — в этой группе было восемь студентов и двое профессоров. Казалось, они знают, почему они верят в то, во что верят. Мне захотелось поближе с ними познакомиться. Мне было не важно, будут они соглашаться со мной или нет. У меня есть очень близкие друзья, не разделяющие моих убеждений, но я всегда уважаю человека, у которого есть убеждения. (Такие люди нечасто мне встречались, но всякий раз, как такое бывало, я испытывал настоящее восхищение перед ними). Поэтому, напрмер, иногда я гораздо лучше себя чувствую в обществе «левых» активистов, чем среди своих собратьев христиан. Некоторые христиане — так себе, ни рыба ни мясо. Я даже иногда подозреваю, что кое-кто из них попросту притворяется. А вот в этой небольшой группе люди производили другое впечатление: казалось, они знают, что делают. Это довольно-таки необычно для студентов.

Эти люди начали меня интересовать всерьёз: они не просто говорили о любви. Они старались помочь. Казалось, они всегда могут подняться над обстоятельствами университетской жизни. Было такое впечатление, что все остальные просто погребены под этими самыми обстоятельствами. И ещё одна очень важная вещь, бросив-шаяся мне в глаза: казалось, что они счастливы, и их счастье как будто не зависело от внешних обстоятельств. Будто у них был какой-то постоянный внутренний источник радости. Они были счас-тливы до отвращения. У них явно было нечто, чего не было у меня.