Алексей Шмаков - Свобода и евреи

«Я не могу открыть вам того, что там произошло; скажу только, что это серьёзнее, чем вы думаете. Заговор, который составляется, так хорошо обдуман, что Монархии и Церкви нет спасения»… [44] Marquis Costa de Beauregard, ibidem.

Во всяком случае, согласно новейшим серьёзным исследованиям, посвящённым этому вопросу, но доныне, увы, слишком мало распространённым, можно, вопреки тому, чему нас всегда учили, с уверенностью сказать, что Конвент, в своём законном составе никогда не приговаривал к смерти Людовика XVI.

Король французский в действительности был приговорён к смерти во Франкфурте на Майне.

В статье, напечатанной в «Revue de la Revolution» и, к сожалению, очень мало известной, Густав Борд (Gustave Bord), [45] Bord et d'Hericault, «Revue de la Revolution», t. Ill, 1885. La Verite sur la condamnation de Louis XVI. двадцать лет работавший над историей Революции, доказывает, что смертный приговор над Людовиком XVI был вотирован, помимо желания Конвента, только потому, что среди голосовавших 14 голосов были подставными, принимавшие, однако, участие в голосовании, иными словами, благодаря грубому обману и подтасовке. И при всём этом смерть короля была решена большинством только в один голос.

Историк G.Lenotre приводит по этому поводу следующее, письменное показание члена «Инсуррекционной Коммуны» Горэ (Goret):

«По чьему распоряжению были приняты все эти предосторожности (касающиеся голосования), мне неизвестно. В совете об этом никогда не было речи, и я всегда думал, что какая-то тайная и могущественная партия действовала в этом случае без ведома мэра, который на этом же совете, однако, председательствовал? [46] G,Lenotre «Marie-Antoinette». Relation du municipal Goret. Paris. Такими средствами достигнута совершённая 21-го января 1793 г. под охраной невиданного до того дня стечения войск казнь короля в городе, где из восьмидесяти тысяч постоянных жителей не нашлось бы и двух тысяч, желавших смерти монарха, но где зато были люди, более тридцати лет совершавшие в ложах символическую казнь над манекеном Филиппа Красивого».

Своекорыстными шпионами, пособниками и «содержателями» масонства в период Революции являлись тьмы «избранного народа».

Если из презренного состояния, где они находились, евреев нельзя было сразу выдвинуть в первые ряды жрецов гильотины, то сами сыны Иуды отнюдь не зевали. Подрывая государственный кредит Франции, «блистательно» играя на бирже и наживаясь от подрядов всякого рода, грабежом «большой скорости», они постепенно перешли в роль факторов и кредиторов государств. Затем уже шаг за шагом они подготовили нынешнюю революцию в России, где, без всякого сомнения, явились запевалами и даже коноводами, впрочем, до первой встречи с несколькими казаками…

Разница этим не исчерпывается. Революция во Франции шла во имя любви к родине и под знаменем отечества. Еврейская же революция стремилась прежде всего опозорить нашу родину, объявляла себя вне отечества и топтала цвета нашего флага в грязь или разрывала его в клочья. «Знаменем» же для своих будущих рабов эта кагальная «музыка» избрала красный флаг как эмблему тех потоков крови, которыми завалила нашу истерзанную страну, дабы на её развалинах создать исключительно своё, еврейское, благополучие. «Сознательный же пролетариат», не в пример прочим, получить от благодарного еврейства и особое отличие зелёными тряпками в награду за содействие к подтасовке выборов, из которых «законодателями» русского народа повыходили в весьма ядовитой дозе ставленники всемирного кагала и ожидовелого масонства…

Соображая изложенное, позволительно, наконец, спросить, — неужели оккультизм и разврат, каббалистика и служение еврейству могут исчерпывать жизнь масонства, хотя бы для большинства его членов?

Очевидно, нет.

В виду факта, что под влиянием сложных причин на Западе душа убивает, и что католицизм не в силах удовлетворять современным требованиям жизни, протестантизм же с его бесчисленными сектами всё более и более индивидуализируется, т. е. производит скорее отрицательный эффект на естественную склонность людей к общению, масонство, двигаясь по пути к столь важной задаче, одним этим должно было в глазах своих близоруких адептов оправдывать своё raison d’etre.

С другой стороны, деятельность философов XVIII веке оказалась достаточной даже и в отрицательном направлении. Новых философских и политических идей Монтескье и Вольтер далеко не доводили до их конечных логических выводов и последствий. Недаром позднейшие, крайние политические деятели обвиняли их в том, что они гадили Люциферу, лишь бы скорее избавиться от Вельзевула.

Постепенно народы разочаровываются и в парламентаризме, потому что в глубину масс стал проникать взгляд на конституцию, представляющую нечто среднее между монархией и республикой, как на сугубую ложь. Действительно, не может быть ничего противнее власти большинства. Образуясь из незначительного числа сильных, передовых бойцов, а то и просто из мучимых завистью политиканов, такое большинство может быть сплочённым или случайным. В первом случае оно преследует своекорыстные цели, нередко деспотически, и злоупотребляет властью; во втором оно низводит государство до состояния штормующего корабля — с потерянным рулём и деморализованным экипажем. Коноводы приспособляются к обстоятельствам, а слабые поглощаются ими; вся же прочая челядь идёт вслед, обыкновенно не зная, чего она хочет и куда её ведут.

Дисциплинируя и дрессируя своих членов на один лад, масонство тем самым вновь приобретает практический смысл, но, конечно, способствует лишь развитию самой вопиющей из республиканских тираний. Стало быть, оно отнюдь не вправе претендовать на ореол паладина свободы.

Доверие же к конституции даже в теории обусловливается не надеждой, что облечённые властью сами перестанут злоупотреблять ей, а тем, что они будут лишены возможности делать это. Увы, опыт показал обратное. «Избранники народа» по условиям своей профессии могут в большинстве случаев сохранять власть не иначе, как злоупотребляя ею.

« Il a a la Chambre bien de bons gens, — mais le diable entre en eux des qu’ils entrent en seance », — справедливо заметил Мельхиор де Вогюэ.

Социальные реформы запутываются и, вопреки своей настоятельности, не находят решения. Отсюда естественно возникает стремление сплотиться. Масонство даёт к тому возможность. А так как проблемы реформ являются международными, то интернациональный и внерелигиозный характер масонства как нельзя более этому соответствует.

Давно сказано: «Chaque revolution est une revolution theologique», Это положение до такой степени верно, что и у нас «кадеты» насчитывают немало последователей именно в среде духовенства. Невероятность факта отнюдь не мешает его реальности. Здесь, быть может, наблюдается яркий пример справедливости парадокса, что консервативный народ создаётся либеральным правительством. Отсюда, впрочем, не следует, что вожаки «освободительного движения» станут либеральными министрами, как не следует и того, будто свобода есть удел масонства, кагала или социал-демократии.