Елена Филякова - Старцы и предсказатели Оптиной пустыни

«Шесть лет, – думал отец Моисей, – это разве срок? В нашем возрасте годы пролетают незаметно. Скольким старец успел помочь, успокоить, наставить на путь, подарить надежду, исцеление. А скольким еще не успел? Посмотреть – страшно становится: людское море каждый день колышется у его кельи, куда старца не переселяй».

Еще был свеж в памяти настоятеля Оптиной тяжелый разговор с калужским архиереем Николаем. Началось-то все давно и началось со своих, оптинских монахов, панически боявшихся ереси и готовых усмотреть ее во всем отличающемся от сложившегося уклада жизни. Один отец Вассиан, монастырский старожил, так и не признавший ни политики нового настоятеля Оптиной, ни старческого руководства, сколько крови попортил. «Прости, Господи, чад неразумных, ибо не ведают, что творят, – перекрестился игумен. – Ну и приходил бы на меня кричать, гнев с сердца изливать. Выговорился – и полегчало. Я ему – гостинец с благодарностью за науку. Писать начальству-то зачем? И что характерно – тайный донос. Считаешь себя правым – подпишись под письмом, чтобы можно было спросить с тебя за твои слова, в большинстве своем лживые. Все едино, – загрустил игумен, – скоро спросится с него, и Там лгать уже нельзя будет. Хоть и читаю я в сердце его все помыслы, но помочь отцу Вассиану не дано мне. Бежит он помощи. Господь с тобой, отец Вассиан».

К недовольному гулу монахов, писавших жалобы высшему начальству, обвиняя старца в ереси, присоединились приходские священники Козельска и окрестных деревень: дескать, отец Лев сманивает их прихожан. Из епархии приехали следователи и допрашивали весь монастырь. Но все показания были благоприятны для старца и руководства обители. Однако поток доносов не уменьшился, и монахи стали практиковать интриги. В частности, в тайных доносах свидетельствовалось, что игумен Моисей несправедливо оказывает скитским монахам предпочтение перед живущими в монастыре и что скит подрывает авторитет монастыря.

До поры до времени у отца Моисея хватало авторитета защитить доброе начинание и первого старца своей обители, отца Льва. Но теперь епископ получил анонимный донос не откуда-нибудь, а из московской Тайной полиции. В доносе категорически утверждалось, что деятельность скитских старцев при попустительстве игумена разрушает монастырскую жизнь и грозит окончательным разорением древней обители, если скит не будет уничтожен. И калужский архиерей был непреклонен: старца перевести из скита в монастырь, снять с него одежду схимника и запретить принимать народ.

«Пойду посмотрю, как он устроился на новом месте», – решил настоятель. У кельи в глубине монастырского сада, куда поселили отца Льва, вернее, после отмены его схимы отца Леонида, он увидел толпу народа. Отец Моисей, укоризненно качая головой, с трудом пробрался через людское море. Войдя в келью, он с упреком напомнил хозяину, что епископ запретил ему принимать страждущих под страхом заточения в Соловки.

Высокий, статный, величественный старец степенно благословил своего посетителя, поспешно вскочившего с колен при виде строгого игумена, и пошел за ним к выходу, жестом приглашая отца Моисея следовать за собой.

– Посмотрите сюда, – сказал он игумену, когда тот вышел на крыльцо и едва не споткнулся о неподвижно лежащего у самых дверей калеку. – Он живет в аду, но ему можно помочь. Могу ли я его не принять? Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите и на огонь меня поставьте, я буду все тот же Леонид. Я к себе никого не зову. А кто приходит ко мне, тех гнать от себя не могу». И тихо добавил: «Кому, как ни Вам, знать, что я ничего более не желал бы, как возможности тихонько сидеть в своей келье».

С тяжелым сердцем шел игумен от старца. Душой он был на его стороне, понимал, что только величайшая жалость и любовь заставляла старца вечно быть на людях. Он не знал, как запретить страдающим искать утешения и облегчения своих страданий, как запретить верующим верить. А потому рассудил, что мешать старцу не вправе.

Переселенный из скита в монастырь старец предсказал: придет время, когда наш скит запустеет и в нем будут жить одни кошки. Что в этих словах: опасение, что традиции старчества не укоренятся на Оптинской земле, или предвидение на сто лет вперед?

Старца Льва никто никогда не видел возмущенным, раздраженным, гневным. Как бы тяжело ему ни было, всегда спокоен, умиротворен, добр, наполнен светлой любовью к людям. Это вызывало удивление даже у его учеников. «Батюшка, как вы приобрели такие духовные дарования, какие мы в вас видим?» – спрашивали они. И слышали смиренный ответ: «Живите проще, Бог и вас не оставит и явит свою милость».

Помимо прозорливости отец Лев обладал даром исцеления. Особенно успешна была его помощь тем, у кого телесные недуги тесно переплетались со страданиями душевными. Облегчение наступало мгновенно, стоило старцу помазать больного елеем от неугасимой лампады, теплившейся в его келье перед Владимирской иконой Божьей Матери. Эта икона следовала за ним из кельи в келью при всех его переселениях. Где икона, там он и дома. Иногда он отсылал больных людей в Воронеж к святым мощам святителя Митрофана. Однако обычно они в дороге исцелялись и возвращались в Оптину благодарить старца.

Особую славу целителя принесло отцу Льву излечение бесноватых. Кстати, известно множество случаев исцелений им людей, которые даже не догадывались, что одержимы бесом. Обычно это были те, которые для спасения своей души тайно носили тяжелые вериги или изобретали для себя другие суровые подвиги, но при этом совершенно не помышляли об очищении, избавлении от страстей. Отец Лев снимал со страдальцев вериги, накрывал голову епитрахилью, читал краткую заклинательную молитву и помазывал елеем. Бес был посрамлен, а человек после беседы со старцем избавлялся от своих заблуждений и более плодотворно заботился о спасении души.

Но были и по-настоящему тяжелые случаи. Современники оставили воспоминания о бесноватой женщине, которую, когда привели ее к старцу в келью, с трудом удерживали шестеро крепких мужчин, – так она рвалась и металась. Увидев отца Льва, она тут же упала перед ним навзничь, а бес нечеловеческим голосом закричал в ней: «Вот этот-то седой меня выгонит. Был я в Киеве, был в Москве, Воронеже, никто меня не гнал, а теперь-то я выйду!»

После молитвы старца и помазания елеем женщина осторожно встала и медленно вышла из кельи. С тех пор она совершенно выздоровела и каждый год приходила в Оптину благодарить старца. Не прекратила она свои посещения и после кончины отца Льва, брала горсть земли с его могилы и помогала другим страдающим.

Старчество отца Льва (Леонида) продолжалось двенадцать лет, с 1829-го по 1841 год. В «Жизнеописании отца Леонида», составленном иеромонахом Климентом (Зедергольмом), говорится, что этот «подвижник великого сердца» оставил свое безмолвие, «движимый духовной любовью к страждущим и немощным братьям», а его жизнь в монастыре была «служением страждущему человечеству». Лучше, пожалуй, и не скажешь.