Елена Филякова - Старцы и предсказатели Оптиной пустыни

Экземпляр этого издания принадлежал графу Александру Петровичу Толстому, а после его смерти был передан отцу Клименту (Зедергольму) и хранился в монастырской библиотеке.

17 июня Гоголь и Максимович присутствовали на всенощном бдении, во время которого Гоголь, по воспоминаниям иноков, «молился весьма усердно и с сердечным умилением».

На следующий день Николай Васильевич посетил старцев, познакомился с игуменом Моисеем и старцем Макарием. Существует предание, что старец Макарий предчувствовал приезд писателя. Старец Варсонофий рассказывал своим духовным детям об этом так: «Говорят, он был в то время в своей келье (кто знает, не в этой ли самой, так как пришел Гоголь прямо сюда) и, быстро ходя взад и вперед, говорил бывшему с ним иноку: „Волнуется у меня что-то сердце. Точно что необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то". В это время докладывают, что пришел Николай Васильевич Гоголь».

Беседа со старцами произвела на Гоголя сильное впечатление. С отцом Макарием у него устанавливаются особо доверительные отношения. Составитель жития преподобного Макария писал: «Достоверно известно, что батюшка отец Макарий не одобрял его светскую литературную деятельность и советовал ему оставить писательство в этом роде и начать новую жизнь во Христе, по заповедям евангельским. И Гоголь со всем согласился, приняв близко к сердцу наставления старца Макария. После того Гоголь еще два раза приезжал в Оптину пустынь к батюшке отцу Макарию и во время своего пребывания в монастырской гостинице усердно посещал церковные службы в скиту».

Скорее всего, в беседе старца с писателем говорилось и о «Выбранных местах из переписки с друзьями». В библиотеке Оптиной пустыни хранился экземпляр книги с вложенным в нее отзывом святителя Игнатия Брянчанинова, переписанный рукой старца Макария. Святитель Игнатий, духовный ученик старца Льва, отнесся к книге критически: «Она издает из себя свет и тьму. Религиозные его понятия неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного. Книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы истины. Тут смешение, тут между многими правильными мыслями много неправильных. Желательно, чтобы этот человек, в котором заметно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех духовных благ…»

Несомненно, беседа со старцем Макарием была для Гоголя очень непростой. Писатель переживал трудные времена напряженных духовных поисков. В середине 1845 года он всерьез собирался оставить литературную деятельность и уйти в монастырь. Уже в «Выбранных местах…», в письме к графу Александру Петровичу Толстому «Нужно проездиться по России», Гоголь писал: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышление мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать. Чтобы приобрести право удалиться из мира, нужно уметь распроститься с миром. Нет, для вас, так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь наш – Россия!»

Мудрый старец сумел выстроить беседу с впечатлительным, часто излишне мнительным и легко ранимым писателем так, что Гоголь остался доволен встречей. Он проникся советами старца, многое для него открылось. У Николая Васильевича установилась тесная духовная связь с Оптиной пустынью. И хотя приезжал он сюда всего трижды, но пребывал в постоянной переписке с монахами и старцами пустыни.

Особо духовно-дружеские и доверительные отношения и оживленная переписка сложились у него с отцом Порфирием. Это был человек яркой судьбы.

Петр Александрович Григоров, так звали в миру отца Порфирия, был некогда гвардейским офицером, служил в артиллерии. Он был большой поклонник русской литературы, из-за чего произошел с ним однажды забавный случай. На батарею Григорова приехал неизвестный молодой человек, в котором не сразу узнали Пушкина. Когда же поэт был узнан, от избытка чувств его горячий поклонник Григоров приказал произвести в честь приезда поэта артиллерийский салют. За что и был после посажен на гауптвахту.

Иноческую жизнь Петр Григоров начал у знаменитого Задонского затворника Георгия, духовную близость которому сохранил и перейдя в Оптину пустынь.

Познакомил его с Гоголем игумен Моисей. В первый приезд писателя в пустынь он поручил отцу Порфирию, тогда еще послушнику Петру, познакомить писателя с обителью. Несмотря на краткость встречи, Гоголю полюбился послушник. Позже он написал о нем такие слова: «Он славный человек и настоящий христианин; душа его такая детская, светлая, прозрачная! Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей, не любящий беседы. Нет, он, напротив того, любит всех людей как братьев; он всегда весел, всегда снисходителен. Это высшая степень совершенства, до которой только может дойти истинный христианин».

Гоголь и послушник Петр много беседовали, в частности, писатель рассказал послушнику о чуде у мощей святителя Спиридона Тримифунтского, которому он сам был свидетель. В Оптиной пустыни сохранилось записанное старцем Амвросием предание: «С IV века и доныне Греческая Церковь хвалится целокупными мощами угодника Божия святого Спиридона Тримифунтского, которые не только нетленны, но в продолжение пятнадцати веков сохранили мягкость. Николай Васильевич Гоголь, бывши в Оптиной пустыни, передавал издателю жития и писем затворника Задонского Георгия (отцу Порфирию Григорову), что он сам видел мощи святого Спиридона и был свидетелем чуда от оных. При нем мощи обносились около города, как это ежегодно совершается 12 декабря с большим торжеством. Все бывшие тут прикладывались к мощам, а один английский путешественник не хотел оказать им должного почтения, говоря, что спина угодника будто бы прорезана и тело набальзамировано, потом, однако, решился подойти, и мощи сами обратились к нему спиною. Англичанин в ужасе пал на землю пред святыней. Этому были свидетелями многие зрители, в том числе и Гоголь, на которого сильно подействовал этот случай».

Гоголь оказался под сильнейшим воздействием от поездки в Оптину пустынь. 19 июня, покинув обитель, Гоголь и Максимович уехали в имение Киреевских Долбино. И уже на следующий день Николай Васильевич пишет письмо иеромонаху Оптиной пустыни Филарету, бывшему наместнику московского Новоспасского монастыря, с 1843 года проживавшему на покое в Оптиной пустыни: «Ради Самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. Просите вашего достойного настоятеля, просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится и любит молиться, просите молитв обо мне. Путь мой труден, дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией не может двинуться мое перо. Мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейского дрязгу и на всяком месте своего странствия быть в Оптинской пустыни».