Сергей Аверинцев - Премудрость в Ветхом Завете

Библейское мировоззрение вообще, в особенности же миро­воззрение писцов, этих профессиональных служителей и как бы при­ближенных домочадцев Премудрости, создавших так называемую сапиенциальную литературу, каноническую (Иов, некоторые псал­мы, особенно Екклесиаст и Притчи) и девтероканоиическую (Кн. Иисуса, сына Сирахова, Премудрость Соломона), — мировоззрение это обнаруживает одну важную, бросающуюся в глаза и подлежа­щую постоянному учету особенность. Оно систематически рассмат­ривает ценности, которые мы назвали бы интеллектуальными, как нечто несравнимо большее. Тонкость ума, имея своим началом и кор­нем «страх Божий» (Прит. 1:7; 9:10, ср. 15:33 и сл., также Иов 28:28 и проч.), представляет собой прежде всего иного особую чуткость к постижению воли Божьей и особую способность к се исполнению. Самый прозаичный здравый смысл, ограждающий человека от глу­постей и безумств в каждодневной жизни, имеет высшей задачей оградить от греха. Премудрость проявляется в точном следовании Торе и на шкале ценностей почти совпадает с Торой. «Вот, - обра­щается Моисей к народу, - я научил вас постановлениям и законам, как повелел мне Господь, Бог мой. (...) Итак, храните и исполняйте их; ибо в этом мудрость ваша и разум ваш перед глазами народов, которые, услышав о всех сих постановлениях, скажут: "только этот великий народ есть народ мудрый и разумный"» (Втор. 4:5-6). Та же мысль неоднократно звучит в псалме 118/119:

Радикальная противоположность такой Премудрости — тот персонаж псалмов 13/14 и 52/53, который выговорил «в своем серд­це», т.е. в средоточии своей негодной, невоспитанной, нездравой мысли: «нет Бога». Как бы мы ни переводили примененное к нему слово [навал] — «глупец», «безумец» или иначе, — очевидно, что имеется в виду отсутствие того особого ума, о котором только что шла речь.

От легендарных времен Соломона, царя писцов и мудрецов, при котором общие для цивилизованных земель Ближнего Востока куль­турные стандарты, в том числе навыки мысли и поведения сословия писцов, нашли себе путь в жизнь народа Божьего, и до эпохи эллиниз­ма, породившей девтерокаиопический эпилог «саниенпиальной» ли­тературы, — константой традиции, о которой мы говорим, остается нерасторжимое единство сакрального интеллектуализма, предпола­гающего, что праведность — непременное условие тонкости ума, но и тонкость ума — непременное условие полноценной праведности:

Напротив тому:

Позднее мы встречаем очень энергично заявленное утверждение сакрального интеллектуализма в Талмуде, например: «Грубый человек не страшится греха, и невежда не может быть свят, (...) и нетерпеливый не может учить, и тот, кто занят торгом, не может стать мудрым» (Pirqe Abot II 5). «Невежда не может быть свят» — это уже специфический мотив талмудического презрения к ;-ni z~: [ам Ьаарэц "невежда", букв, "народ земли"], с христианской точки зрения непозволительного. Воз­вращаясь, однако, к библейским текстам, мы бел труда понимаем, поче­му слово rhz: [певала], означающее свойство «глупости», носитель кото­рого, hz: [навал], так часто упоминается в них для обозначения тяжкого греха: отроковица, впавшая в блуд, совершила -rz: [невала] среди Изра­иля и должна быть казнена (Втор. 22:21); старик из колена Ефрема умоляет жителей Гивы не насиловать гостя, лицо, священное по всем патриархальным законам, и не творить г":; [невала] (Суд. 19:22-23); это же слово применено к инцестуозному насилию, совершенному Амноиом, сыном Давида, над Фамарыо (2 Цар. 13:12).

Итак, мы неизменно видим, что в плане аксиологическом Пре­мудрость выступает как ценность сакральная; где ее нет - там грех. Но уместно ли в приложении к библейской Премудрости самое сло­во «ценность»? До известной меры — да: о ней говорится как о ценно­сти в самом буквальном, наивном, дофилософском смысле слова. Она есть ценность, ибо ценнее злата, серебра и драгоценных камней (Прит. 3:14-15). Более того, она — сверхценность, ибо она дороже всего на свете, и потому для нее и не может быть адекватного меново­го эквивалента (Иов 28:15-19). Как всякую ценность, ее желательно искать и найти, как рудокоп отыскивает серебряную или золотую жилу, — но знать, где она, выше человеческих сил. и только один Бог знает заповедное место, где она скрыта (Иов, тема всей главы 28).

Однако ценность или даже сверхценность - понятия безлич­ные: что, а не кто. Это не единственный модус библейских высказываннй о Премудрости. Уже в Книге Притчей мы слышим о Премуд­рости как о персонаже, о персоне или хотя бы персонификации [1] Ср. С. V. Camp. Wisdom and the Feminine in the Book of Proverbs. «Bible and Literature Series», П. Columbia Theol. Univ. 1985. , как о субъекте некоего действия; более того, мы слышим не только о пси, в формах третьего лица — мы слышим ее самое, ее голос.

Этот мотив возвращается снова и снова. Сам по себе образ пуб­личного, настойчивого призыва внимать добрым советам здравого смысла как будто уметается в категорию тривиальной персонифи­кации. В «сапиенниалыюй» литературе, дидактической по самой своей сути, все время слышится поучающий голос, например, отца к детям (Прпт. 1:8 слл; 2:1 слл; 3:1 слл; 3:21 слл: 4:1 слл; 4:20 слл; 5:1 слл; 5:7 слл; 6:1 слл и проч.