Филип Шафф - История христианской Церкви Том II Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.)

De Cultu Femin., с. 7. См. также Евсевий, II. 2.

De Vir. illustr., с. 53: «Hic [Tert.] cum usque ad mediam aetatem presbyter ecclesiae permanisisset, invidia et contumeliis clericorum Romanae ecclesiae ad Montani dogma delapsus in multis libris novae prophetiae meminit».

Adv. Prax., c. 1.

264 — 146 г. до P. X.

См. его собственное скорбное признание в De Patient., с. 1: «Miserrimus ego semper œger caloribus impatientiœ».

Подобным образом Лютер, сам будучи одним из наиболее оригинальных и плодотворных мыслителей, иногда неразумно оскорбляет разум, называя его любовницей дьявола.

В этом кажущемся противоречии Лютер тоже похож на Тертуллиана: он сражался с католичеством на основании частного суждения, а последователи Цвингли, анабаптисты и все сектанты («Schwärm — und Rottengeister» , как он называл их) — на основании католического авторитета; он осуждал «проклятого язычника Аристотеля» как отца папской схоластики и использовал схоластические понятия, выступая против Цвингли по вопросу вездесущности тела Христа.

Согласно Неандеру, самому компетентному специалисту по латинской древности. В провинциях и колониях термины и выражения часто сохраняются после того, как они вышли из употребления в столице и на родине языка. Ренан говорит о Тертуллиане (Marc–Aurèle, р. 456): «La "lingua volgata" d'Afrique contribua ainsi dans une large part a la formation de la langue ecclésiastique de l'Occident, et ainsi elle exerça une influence décisive sur nos langues modernes. Mais il résulta de là une autre conséquence; c'est que les textes fondamenteaux de la littérature latine chrétienne furent écrits dans une langue que lettrés d'Italie trouvèrent barbare et corrompue, ce qui plus tard donna occasion de la part des rhéteurs a des objections et a des épigrammes sans fin» {Разговорный язык Африки таким образом внес вклад в формирование церковного языка Запада и оказал тем самым решающее влияние на наши современные языки. Но это имело и еще одно следствие, а именно, что основополагающие тексты латинской христианской литературы были написаны на языке, который образованные люди Италии восприняли как варварский и искаженный, так что впоследствии у владевших ораторским искусством появился повод для бесконечных возражений и эпиграмм}. См. также труды Ронша, Верчеллоне, Каулена, Ранке и Циглера об Итале и Вульгате.

Рункен называет Тертуллиана «Latinitatis pessimum auctorem», а епископ Кей — «самым грубым и непонятным из авторов», но Нибур (Niebuhr, Lectures on Ancient History, vol. II, p. 54), Элер (Oehler, Op. III. 720) и Холмс (переведший труд Тертуллиана против Маркиона, р. ix) более благосклонно отзываются о его стиле, как по преимуществу «резком и решительном выражении резких и решительных мыслей». Ренан (Marc–Aurèle, р. 456) называет Тертуллиана страннейшим литературным явлением: «un mélange inouï de talent, de fausseté d'esprit, d'éloquence et de mauvaise goût; grand écrivain, si l'on admet que sacrifier toute grammaire et toute correction a l'effet sois bien écrire» {непосредственная смесь таланта, лукавого остроумия, красноречия и дурновкусия; великий писатель, если считать, что жертвовать грамматикой и правильностью ради эффекта значит хорошо писать}. Кардинал Ньюмен называет его «самым сильным писателем первых веков» (Tracts, Theol. and Eccles., p. 219).

О хронологическом порядке см. в примечаниях.

См. H. A. Woodham: Tert. Liber Apologeticus with English Notes and an Introduction to the Study of Patristical and Ecclesiastical Latinity, Cambridge 1850. Также издание Select Works of Tert., F. A. March, New York 1876, p. 26–46.

Эберт, ранее остальных заявивший о первичности «Октавия», тем не менее, признает (Gesch. der christl. lat. Lit. I. 32): «Tertullian ist einer der genialsten, originellsten und fruchtbarsten unter den christlich–lateinischen Autoren».

Praescriptio, в юридической терминологии, означает отвод, который делается до начала обсуждения дела, показывающий in limine, что истца не следует выслушивать. Католики особенно восхищаются этой книгой, как мастерской защитой католических правил веры от нападок еретиков, но ее убедительность ослабляется монтанизмом Тертуллиана.

Английский перевод — Peter Holmes, в «Ante–Nicene Libr.», vol. VII, 1868 (478 pp.).

Иероним помещает его после Тертуллиана (и Киприана), Лактанций — до Тертуллиана.

Мы можем привести и примеры из недавнего времени: наиболее способные защитники католицизма — такие как Хертер, Ньюмен, Мэннинг, Браунсон, — обязаны своим интеллектуальным и моральным формированием протестантизму, в то время как старокатолические вожди оппозиции ватиканскому католицизму (такие как Доллингер, Фридрих, Рейнкенс, Ройш, Ланген, фон Шульте) раньше были выдающимися учителями Римской церкви.

Иероним описывает его как «insignis causidicus Romani fori», но повторяет это за Лактанцием, который мог взять такой оборот просто из вступления к книге, где автор говорит, как он воспользовался преимуществом придворных каникул, чтобы совершить путешествие в Остию. Gens Minucia был знаменит в Риме, а в одной из надписей (Gruter, р. 918) упоминается его представитель по имени Феликс.

Из Цирты (ныне — Константина, Алжир). Такой вывод можно сделать из факта, что он называет Корнелия Фронтона «Cirtensis noster», Octav., с. 9; см. также с. 31, «tuus Fronto».

В 40 (или 41) коротких главах, в издании Хэлма они занимают 54 страницы ин–октаво. Книга появилась через несколько лет после того, как состоялась описанная в ней беседа и после смерти Октавия (с. 1: «discedens или decedens vir eximius et sanctus immensum sui desiderium nobis reliquit», etc.).

«Post haec laeti hilaresque discessimus, Caecilius quod crediderit, Octavius gaudere [ad gaudendum] quod vicerit, ego [Minuc. FeL ] et quod hic crediderit et hic vicerit».

Единственные следы — в гл. 29 и 34, где, вероятно, присутствуют аллюзии на Иер. 17:5 и 1 Кор. 15:36,42.

Кейм предполагает, что его намерением было опровергнуть Цельса (который, однако, нигде не упоминается), Де Фелис — что труд нацелен на Фронтона (упоминаемого дважды), Кун выдвигает лучшую версию: автора интересовало общественное мнение, он боролся с невежественным предубеждением высших классов общества против христианства.

С. 40: «Etiam nunc tamen aliqua consubsidunt non obstrepentia veritati, sed perfectae institutioni necessaria, de quibus crastino, quod iam sol occasui declivis est, ut de toto (или et die toto) congruentius, promptius requiremus».

Ренан (p. 402) придерживается иного мнения, а именно, что Минуций был либеральным христианином деистического образца, человеком мира, «qui n'empêche ni la gaité, ni le talent, ni le goût aimable de la vie, ni la recherche de l'élégance du style. Que nous sommes loin de l'ébionite ou même du jiuf de Galilée! Octavius, c'est Cicéron, ou mieux Fronton, devenu chrétien. En réalité, c'est par la culture intellectuelle qu'il arrive au déisme. Il aime la nature, il se plaît a la conversation des gens bien élevés. Des hommes faits sur ce modèle n'auraient créé ni l'Évangile ni l'Apocalypse; mais, réciproquement, sans de tels adhérents, l'Évangile, l'Apocalypse, les épîtres de Paul fussent restés les écrits secrets d'une secte fermée, qui, comme les esséniens ou les thérapeutes, eut finalement disparu» {который не против веселья, таланта, радостного вкуса к жизни, поиска изящества стиля. Как он далек от евионита или даже от иудея из Галилеи! Октавий — это Цицерон или, скорее, Фронтон, ставший христианином. Он любит природу, ему нравится беседовать с образованными людьми. Такие люди не создают ни евангелий, ни апокалипсисов, но в то же время без таких приверженцев Евангелие, Апокалипсис, послания Павла остались бы тайными письменами закрытой секты, которая, подобно ессеям и терапевтам, со временем распалась бы}. Кюн также представляет Минуция скорее как философа, чем как христианина, и, похоже, объясняет его молчание о некоторых христианских учениях незнанием. Но ни один образованный христианин не мог не знать о Христе и Его деяниях, а также о пророках и апостолах, произведения которых регулярно читали на публичных богослужениях.