Том Райт - Иисус. Надежда постмодернистского мира

Эта тема обретает дополнительное значение во второй «загадке». Иисус сказал: Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст». В этих словах содержится еще одно предупреждение о суде над покинутым Богом Храмом. Образ птицы с птенцами красноречиво свидетельствует о намерениях Иисуса в связи с предстоящим судом. В представлении читателя возникает картина пожара. Птица собирает под крыло своих птенцов, и, когда огонь отступает, их находят живыми и невредимыми, укрытыми ее обгоревшим бездыханным телом. Иисус пожелал взять на себя наказание, грозившее городу и всему народу. Подобно Илие в Сир. 49, 10, он надеялся отвратить гнев Божий от Израиля. Однако это уже не представлялось возможным. Судьба Иисуса была нерасторжима с будущим Иерусалима, но его жители отвергли предложенное им благословение.

Третье загадочное высказывание содержится в ответе Иисуса Иакову и Иоанну. Готовы ли они пить чашу, которую предстояло испить ему самому, и креститься крещением, которым крестился он? «Чаша», упоминаемая также в описании сцены в Гефсиманском саду, символизирует страдания и мученическую смерть. В пророческих писаниях она нередко называется чашей гнева Господня. Слово «крещение», вероятно, относилось к ожидавшим Иисуса испытаниям, на которые указывало Иоанново крещение, символизировавшее Исход из Египта. Иисус должен был разделить участь Израиля и таким образом положить начало истинному Исходу.

Мне удалось рассмотреть эти три высказывания лишь в самой краткой форме. Но, если мы используем их как средство истолкования главного символического действия пасхальной трапезы, картина вырисовывается весьма отчетливо. Иисус, очевидно, считал собственную смерть центральной частью своего призвания, неразрывно связывавшего его служение с судьбой Израиля. Это проливает свет на пророчества о страданиях, столь многочисленные в синоптических Евангелиях. Их подлинность продолжает подвергаться сомнению, однако Тайная Вечеря и изученные нами пояснения создают необходимую основу для их толкования.

Все это становится понятнее в контексте веры иудеев эпохи второго Храма в грядущее эсхатологическое искупление, как отмечал Альберт Швейцер еще столетие назад, В рамках главного повествования о пленении и освобождении прослеживается важная побочная сюжетная линия, встречающаяся в библейских и более поздних текстах. Избавлению должен был предшествовать период ужасных страданий, именуемых Мессианской Скорбью. Страшные несчастья обрушатся на Израиль, но затем наступит новый век искупления и прощения грехов. По утверждению Швейцера, Иисус предвидел грядущие испытания, «periasmos», и желал взять на себя их тяжесть. Этим объясняется его призыв к ученикам бодрствовать и молиться, дабы не подвергнуться «periasmos». Подобные предположения приобретают особую достоверность, если сопоставить их с рассказами об иудеях, также считавших себя носителями страданий израильского народа: Маккавейских мучениках, пророках и праведнике, чьи гонения, смерть и воздаяние описаны в книге Премудрости Соломона (гл. 2–3). Похожие темы поднимаются и в кумранских повествованиях.

В основе этих течений лежали различные библейские тексты: Псалтирь, Книги пророков Даниила, Захарии, Иезкииля и, конечно же, Исаии, в частности, отрывки из глав 40 — 55, посвященные праведному Рабу Божьему. Я не думаю, что в эпоху второго Храма иудеи уже рассматривали этот образ вне контекста пророчеств Исаии или что они положили образ Раба в основу особого учения об искуплении, Скорее, все эти писания свидетельствует об их уверенности в том, что страдания Израиля должен был понести один конкретный человек. Поэтому нет смысла говорить о вере иудеев дохристианской эпохи в «Раба Божьего» — Мессию, которому суждено было сострадать и умереть во искупление грехов Израиля и всего мира.

Однако было также нечто, о чем свидетельствует десятки текстов и в первую очередь Исаия, а именно: широко распространенная вера в mo, чтo страдания Израиля является частью единого божественного замысла. Наступит день, когда скорби придет конец. Настоящее ж положение дел объясняется грехом самого Израиля. Но страдания народа должны были приблизить окончание uспитаний, очищение om греха и освобождение из плена. Эma вера родилась не в отвлеченных рассуждениях, но в бедности, мучениях и изгнании. Иудеи были убеждены не только в том, чтo Яхве в свое время избавит Израиль oт скорби. Как зто ни удивительно, но в определенном смысле сами страдания должны были стать средством искупления.

Я уверен, что личность и самосознание Иисуса на пороге смерти следует рассматривать в рамках именно такого мировоззрения.

Можно достоверно восстановить образ мыслей, позволявший иудею в первом веке нашей эры заключить, что Яхве изберет своим орудием одного человека, который понесет наказание всего Израиля, и его страдания будут наполнены исключительным смыслом. При этом нетрудно поверить, что любой из израильтян мог представить себя на месте этого человека. Потому мы вправе предположить наличие подобных мыслей и у Иисуса. Позволю себе остановиться на этом подробнее.

Иисус знал, что история Израиля и, в частности, изгнание последнего достигли апогея. Он считал себя ответственным за судьбу народа в этот решающий час. Он, Мессия, должен был взять на себя всю тяжесть такой судьбы и довести ее до логического разрешения. Иисус возвестил приговор, вынесенный Яхве своему непокорному народу, и теперь ему, как и пророкам прошлого, грозила смертельная опасность. Он провозгласил, что путь в Царство Божье — это крестный путь мира и любви. Сражаться оружием врага означало для Израиля понести частичное, а затем и полное поражение. Иисус видел свою роль и призвание в том, чтобы занять место побежденного во имя спасения народа. И тогда свет Израиля мог бы вновь воссиять не только ради одних израильтян, — как Маккавейские мученики думали лишь об освобождении своего отечества, — но и для всего мира.

Подобно этим мученикам, Иисус пострадал от последствий морального разложения Израиля.

Израиль вел опасную игру с язычеством, неизменным следствием которой были страдания, претерпеваемые мучениками. В отличие om них, Иисус расценивал само стремление бороться с язычеством как признак морального в разложения. Израиль был очагом националистического революционного движения, и наказанием за что должны были стать римские мeчu, разрушенные здания и бесконечный ряд крестов за городской стеной. Иисус готовился сам понести такой крест ради спасения Израиля. Подводя итог своим npumчам, он в последний р аз поведал народу его историю, npuдaв ей новое, поразительное звучание. Однако рассказчиком и на этот раз оказался не бродячий философ, а царь изгнанного за вpama своего собственного любимого города.