Том Райт - Иисус. Надежда постмодернистского мира

Как я уже указывал в более полном изложении своей позиции по этому вопросу, возвращение Яхве на Сион и тесно связанное с ним учение о Храме являются наиболее подходящим ключом к евангельской христологии. Забудьте на время о величественных именах Иисуса, об уверенности некоторых благонамеренных христиан в том, что Иисус Назарянин осознавал себя второй ипостасью Троицы. Забудьте о бесплодном упрощенчестве, к которому в качестве реакции прибегли убежденные богословы–либералы. Вместо этого представьте себе молодого иудейского пророка, провозгласившего возвращение на Сион Яхве — судьи и освободителя, — а затем облекшего это возвращение в плоть и кровь; оплакавшего судьбу города и грядущее разрушение Храма и прославившего последний Исход. С исторической точки зрения Иисус Назарянин понимал, что «отец» призвал его явить миру исполнение обетования, данного Богом в иудейских писаниях. Подобно огненному столпу, он должен был встать во главе нового Исхода и передать людям спасение, дарованное им великим Богом завета, вновь посетившим свой народ.

Все это, в конечном итоге, приводит нас в область современной христологии, на мой взгляд, не менее существенную, чем истинное познание личности Иисуса и его земного призвания. Правильное библейское представление об Иисусе должно определять наше восприятие единого Истинного Бога. Для людей, искренне стремящихся следовать за Иисусом и преображать мир евангелием, нет более важной задачи.

Вернемся к тому, о чем говорилось в начале этой главы. Западная ортодоксия, особенно среди наиболее консервативных христиан–протестантов, уже давно придерживается излишне возвышенных и далеких от реальности взглядов на Бога. Ее подход к решению христологического вопроса всегда ограничивался попыткой «вместить» Иисуса в рамки своего восприятия. Поэтому не удивительно, что в результате мы имеем политический образ Иисуса. Это, в свою очередь, вызвало протест, впервые прозвучавший в XVIll веке («Иисус просто не мог быть таким, значит, все существующие представления ошибочны»), и оказало значительное влияние на дальнейшее развитие исторической науки. Такое влияние во многом объяснялось общественными и культурными условиями, определяемыми сочетанием полу–деизма и докетизма. Последнее не утратило актуальности (в том числе и в моей церкви) и по–прежнему нуждается в серьезной переоценке. По моему глубокому убеждению, личность Иисуса нельзя ограничивать рамками своего понимания слова «бог». Вместо этого нам следует с исторической точки зрения взглянуть на молодого иудея, движимого крайне опасным и, с виду, безумным призванием, оплакивающего судьбу Иерусалима, выносящего приговор Храму и умирающего на римском кресте. Затем уже в свете сделанных наблюдений можно пересмотреть свое восприятие «бога».

Подводя итоги сказанного во вступительной главе, позволю себе заметить следующее. После двадцати лет исследований личности «исторического Иисуса» я с не меньшей искренностью повторяю христианские символы веры. Однако я вкладываю в них, и в частности в само слово «Бог», совершенно иной смысл. Старый портрет преобразился. В самом сердце этого понятия, coгласно Писанию, нашему взору открывается человеческое лицо в обрамлении тернового венца. Замысел Божий в отношении Израиля ocyществился. Иудеи жаждали спасения и получили его из рук своего Царя. Верность Бога завету, заключенному с народом, явилась в благочестии Иисуса Христа, даруя спасение всей Вселенной.

Особенность достоверных изображений Бога заключается в том, что рано или поздно они превращаются в иконы. Иными словами, они располагают не только к бесстрастной оценке, — хотя в восприятии Бога должны быть задействованы как сердце, так и разум, — но и к поклонению. Это вполне справедливо, ведь наш Бог достоин самого глубокого и искреннего поклонения. Но, как и в случае с некоторыми иконами (со знаменитой Рублевской «Троицей», к примеру), в центре внимания находится скорее зритель, нежели само изображение. Как только нам удается уловить истинный образ Божий, на нас ложится ответственность отражать его в собственной жизни и в жизни своей общины. Познавшие Иисуса призваны не только следовать за ним в любви и поклонении, но и преображать окружающий мир, отражая его славу.

Суть миссионерского служения Церкви, о котором мы будем говорить в двух заключительных главах, можно выразить двумя словами: «отраженная слава». Размышляя над вопросами христологии, пристально взирая на Иисуса и сверяя с его образом свое представление о Боге, мы учимся отражать его славу. Однако все это не должно превращаться в бесстрастные интеллектуальные изыскания, а находиться в самом сердце нашего поклонения, наших молитв, мыслей, проповедей и самой жизни. Когда мы, по словам Павла, видим славу Божью в лике Иисуса Христа и заново открываем для себя бесконечную глубину этого понятия, его слава сияет в нас и через нас, освещая путь миру, лежащему во тьме смертной тени.

Вопрос о воскресении Иисуса находится в самом сердце христианского вероучения. Нам не известна ни одна форма раннего христианства — хотя некоторые изобретательные богословы предложили несколько своих вариантов, — которая не утверждала бы, в конечном итоге, что после постыдной смерти Иисуса на кресте Бог вернул его к жизни. Уже во времена Павла, оставившего самые ранние письменные свидетельства, воскресение Иисуса представляло собой нечто большее, чем обособленный артикул веры. Оно незримо вплелось в образ жизни и мышления христиан, придавая смысл ( помимо всего прочего) крещению, оправданию, нравственности и надежде на будущее как для каждого человека, так и для всей Вселенной.

В частности, воскресение является ответом, который раннее христианство давало на четвертый из перечисленных в начале этой книги вопросов. Наряду с вопросами об отношении Иисуса к иудаизму, его целях и причине его смерти, любой историк, вне зависимости от своих убеждений, неизбежно задается вопросом: «Как возникло христианство? Каким образом оно обрело свою форму?» Сами ранние христиане отвечали: «Своим существованием мы обязаны воскресению Иисуса». Потому перед учеными стоит задача исследовать точный смысл этих слов и предложить историческое толкование имеющего первостепенное значение догмата веры.

Я не случайно подчеркиваю важность исторического подхода. Многие утверждают и даже настаивают, что воскресение Иисуса, как бы его ни воспринимали, не поддается историческому анализу. Доминик Кроссан, говоря об изучении личности Иисуса вообще, писал, что одни считают его невозможным, другие — недопустимым, а третьи говорят первое, хотя имеют в виду последнего Проникновение в соль подобных возражений и подробное их рассмотрение в пределах одной главы уведет нас слишком далеко от темы. Замечу лишь, что историки не только имеют право, но и обязаны изучать воскресение Иисуса. В противном случае, каковы бы ни были исходные предположения того или иного историка, в самом корне нашего представления об истории первого века имелась бы изрядная прореха.