Том Райт - Настоящее христианство

И это удивительное новое обетование, которое решительно отделяет христианскую молитву от любых признаков пантеизма и деизма, а также подобных им учений, заключается в следующем: через Духа сам Бог стонет в сердце нашего мира, потому что сам Бог своим Духом пребывает в наших сердцах, отзывающихся на боль мира. Это не пантеистический путь установления контакта с сущностью мира. Это удивительный новый путь встречи с живым Богом, который творит новое и который в Иисусе вошел в гущу этого мира именно потому, что в нем не все в порядке (чего не способен признать пантеист) и его надо исправить, и теперь, через своего Духа, приходит туда, где мир погружен в боль (чего не может понять деист), чтобы в нас и через нас, молящихся во Христе Святым Духом, вознести стон всего творения к Отцу, испытующему сердца (Рим 8:27), который все обращает ко благу любящих его (Рим 8:28). Вот что значит «быть подобными образу Сына» его (стих 29). Вот что значит, живя еще в нынешнем веке, участвовать в Божьей славе (стихи 18, 30).

Это объясняет, почему христианская молитва обретает свой смысл только в таком мире, где небо пересекается с землей. И мы можем подробнее рассмотреть картину, набросок которой был представлен ранее, чтобы понять, как молитва в рамках христианского мировоззрения отличается от молитвы в рамках двух важнейших альтернативных вариантов.

Для пантеиста, опирающегося на первый вариант ответа, молитва — это просто созвучие глубинным понятиям в нашем мире и в нас самих. Божественное присутствует везде, в том числе — в нас. Поэтому в такой молитве пантеист не обращается к кому–то еще, обитающему в другом месте, но просто открывает для себя внутреннюю истину, которую можно найти в собственном сердце или в спокойных ритмах природы. Вот что такое пантеистическая молитва. Она (как мне кажется) куда здоровее, чем многие молитвы язычников, когда человек стремится призвать, умиротворить, упросить или подкупить бога морей, бога войны, бога реки или бога брака, чтобы добиться определенного успеха или избежать неприятностей. Молитва пантеиста выглядит куда достойнее. Но это, тем не менее, вовсе не христианская молитва.

Для деиста, опирающегося на второй вариант ответа, молитва — обращение к божеству, находящемуся далеко, отделенному от нас вакуумом. Это величественное существо может нас услышать, а может и не услышать. Оно, быть может, не склонно или даже не в силах сделать для нас или для нашего мира что–то значимое, даже если бы того пожелало. Так что, если последовательно придерживаться второго варианта, можно только попытаться отправить ему сообщение, как моряк, попавший на необитаемый остров, отправляет письмо в бутылке в надежде, что кто–нибудь его найдет и прочтет. В такой молитве может заключаться немало любви и надежды. Но это не христианская молитва.

Разумеется, в иные минуты молитва в рамках иудейской и христианской традиций приобретает великое сходство с молитвой в рамках второго варианта, примеры таких молитв мы можем найти в Псалтири. Однако псалмопевец, ощущающий пустоту там, где должно обитать Присутствие, не может спокойно смириться с этим как с обычным положением вещей. Он начинает на это жаловаться, он подпрыгивает от нетерпения. «Восстань, YHWH» ! — взывает он, как человек, который хочет разбудить спящего на постели друга. (Именно так ученики взывали к Иисусу, когда тот спал в лодке во время бури.) «Пора встать и что–то сделать с этими ужасным миром!»

Но вся суть христианской истории, которая стала кульминацией истории иудейской, состоит в том, что занавеску отодвинули, дверь открыли с той стороны, и теперь мы, подобно Иакову, смотрим на лестницу между небом и землей, по которой туда–сюда снуют вестники. «Царствие Небесное приблизилось», — говорит Иисус в Евангелии от Матфея: Иисус не предлагает новый способ попасть на небо в будущем, но возвещает, что власть неба, сама жизнь небес теперь по–новому вошла в жизнь на земле, и в этом соединились и лестница Иакова, и видение Исайи, и все озарения патриархов Израиля, и чаяния пророков — все они обрели форму человека, жизнь человека, смерть человека. Основанием третьего варианта ответа стал сам Иисус, и потому молитва обрела новую полноту. Небо и земля соединились навсегда на том месте, где Иисус стоит, где он распят, где он воскресает и где теперь дышит свежий ветер его Духа. Христианин живет в мире, который был изменен Иисусом и его Духом. И потому христианская молитва непохожа ни на молитву пантеиста, соприкасающегося с сущностью природы, ни на молитву деиста, который посылает свои сообщения в глубокую пустоту.

Молящийся христианин стоит на линии разрыва, подобно Иисусу, преклонившему колени в Гефсимании, который стонет в великой муке, пытаясь соединить небо и землю, как человек, пытающийся соединить два конца веревки, которые люди с двух сторон пытаются растащить. Молитва тесно связана с тройной идентичностью Бога, на которую мы изумленно взирали в части 2 этой книги. Неудивительно, что мы так легко бросаем молитву. Неудивительно и то, что нам здесь требуется помощь.

К счастью, эта помощь в самых разных ее формах нам вполне доступна.

Мы можем получить помощь от тех, кто уже опередил нас на этом пути. Проблема современного человека заключается в том, что мы стремимся все делать по–своему, опасаясь, что, если мы получим помощь от других людей, наша молитва не будет «подлинной», не будет исходить из сердца, и потому мы крайне подозрительно относимся к «чужим» молитвам. Мы здесь подобны женщине, которая способна почувствовать себя одетой должным образом лишь в том случае, если она сама создаст фасон своего платья и сама его сошьет, или человеку, который думает, что нелепо вести машину, которую он не сконструировал своими руками. Мы здесь стали жертвами, с одной стороны, наследия романтизма, с другой — экзистенциализма, так что мы думаем, что все настоящие вещи приходят к нам спонтанно и неожиданно и рождаются в глубине нашего сердца.

Иисус тоже говорил про то, что исходит из сердца, — это, быть может, «подлинные», но не слишком приятные вещи. Достаточно один раз вдохнуть свежий воздух иудаизма I века, чтобы разогнать смог поглощенного самим собой (и потому зараженного гордостью) поиска такой «подлинности». Когда последователи Иисуса попросили его научить их молиться, он не рассадил их по малым группам и не предложил им заглянуть в свои сердца. Он не сказал им: вспомните о своих переживаниях на протяжении жизни и узнайте, к какому типу личности вы относитесь, а также вступите в контакт с вашими сокровенными эмоциями. Как Иисус, так и ученики ясно понимали смысл вопроса: им было важно узнать, какими словами они должны, молиться. Иоанн Креститель дал своим ученикам такую молитву, то же самое делали и другие иудейские учителя, это же сделал и сам Иисус.