Тимофей Буткевич - О смысле и значении кровавых  жертвоприношений в  дохристианском  мире и о так  называемых  “ритуальных  убийствах”

Второй случай кровавого жертвоприношения, отмеченный Библиею, относится ко времени выхода Ноя из ковчега после потопа: “И устроил Ной жертвенник Господу и взял из всякого скота чистого, и из всех птиц чистых, и принес во всесожжение на жертвеннике, и обонял Господ приятное благоухание, и сказал Господь Бог в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека” (Быт. 8, 20-21). Здесь мы видим уже не только то, что кровавые жертвы были угодны Богу, но и многие навсегда установившиеся частные черты кровавых жертвоприношений: 1) нужно было устроение особого жертвенника Господу, 2) в жертву приносятся только чистые животные; 3) определяется особый вид жертвоприношений – всесожжение.

Нельзя сомневаться в том, что Авраам также приносил Богу кровавые жертвы и имел ясное представление о них, – иначе он не понял бы и повеления Божия: “возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, и принеси его во всесожжение” (Быт. 22, 2). И Исаак не мог бы спрашивать: “вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?” (ст. 7). Наконец, увидев овна, запутавшегося в чаще рогами своими, Авраам принес его во всесожжение вместо Исаака сына своего (ст. 13). Ясно, что способ приношения кровавых жертв ему уже был хорошо известен.

Разсказ бытописателя о том, что уже сын Aдамa Авель совершил кровавое жертвоприношение, дал повод некоторым богословам думать, что Бог установил кровавые жертвоприношения не чрез Моисея, а еще чрез Адама, в раю. Насколько мы знаем, первым русским православным богословом, высказавшим такое предположение (но не утверждение) был приснопамятный святитель Moсковский митрополит Филарет. Его занимали вопросы: “Почему Бог (в раю) заимствует человеку одежду от животных а не от растений? Откуда взяты кожи для ее составления? И как человек, не привыкший еще к мысли о смерти, мог без отвращения облещи себя смертию других?” На эти вопросы он отвечает в своих “3аписках на книгу Бытия” (М. 1868. Стр. 73) так: “Сии недоумения не иначе могут быть paзpешены, как тою догадкою, что Бог в одно время научил человека и приносить в жертву животных, и обращать их кожи в одежду, дабы сими жертвоприношениями он был вразумлен убивать в себе скотоподобные вожделения и страсти, имея также пред очами будущую жертву победоносного Семени жены, верою облекался в заслуги и крепость Его”.

После Филарета многие русские православные богословы даже не в виде догадки, а категорически стали утверждать, что кровавые жертвоприношения были установлены Самим Богом еще в раю. Такое учение уже внесено даже в учебники по Закону Божию для преподавания православным детям. Так, в “Священной Истории Ветхого Завета, составленной в объеме курса гимназий и духовных училищ придворным протоиереем Дмитрием Соколовым” (Спб. 1898. Изд. 38-е, стр. 8) мы читаем: “чтобы люди не забыли этого обещания Божия (о Спасителе, милосердый Господь повелел им закалывать в жертву Ему тельцов, овнов и козлов и сожигать их с молитвою о прощении грехoв и с верою в будущего Спасителя. В <���неясное слово> принесена была первая жертва за грех людей”. Это утверждение нам кажется слишком категоричным, весьма смелым и недостаточно осторожным. В Библии нельзя указать для него твердого и несомненного основания, так как Божественное Откровение с точностью не говорит нам, когда именно и где были установлены Богом кровавые жертвоприношения и когда именно и кем была принесена первая жертва.

Заслуживает особенного внимания изъяснение великого Святителя вселенской церкви св. Иоанна Златоуста. Св. Иоанн Златоуст положительно не допускает той мысли, что кровавые жертвоприношения даже у евреев были установлены Самим Богом. По его изъяснению, Бог только снисходительно попустил евреям приносить и Ему кровавые жертвы, культ которых уже существовал тогда у язычников. Приведя буквально 11-й стих 1-й главы книги пророка Иcaии, он говорит [5] Творения т. 1, кн. 1. Спб. 1895, стр. 678 : “Слышал ты глас (Бога), весьма ясно говорящий, что сначала Он (т. е. Бог) не требовал от вас этих жертв. Ибо, если бы требовал их, то этим установлениям первыми подчинил бы всех древних, которые еще до них прославились. Для чего же, скажешь, Он позволил после? Снисходя к вашей немощи. Как врач, видя, что больной горячкою челoвек, своенравный и нeтepпливый, хочет напиться холодной воды, и угрожает, если ему не дадут, накинуть на себя петлю, или броситься со стремнины, для предотвращения большего зла, допускает меньшее, только бы отклонить больного от насильственной смерти, так точно поступил и Бог. Как увидел Он, что евреи беснуются, скучают, хотят жертв, готовы, если им не позволят этого, обратиться к идолам, или даже не только готовы обратиться, но уже и обратились, то позволил им жертвы. И что это было причиной, можно видеть из самого времени позволения. Бог позволил им жертвы уже после того, как они совершили праздник в честь злых демонов, как бы так говоря им: вы беснуетесь и хотите приносить жертвы, так приносите их, по крайней мере Мне. Впрочем, и позволив это, Он не навсегда дал такое позволение, но премудрым способом опять отнял его. Как врач (ничто не мешает мне употребить тот же пример), уступая прихоти больного, приносит из своего дома сосуд и приказывает ему пить из него одного, а потом, когда больной согласится на это, тайно велит подающим питье разбить этот сосуд, чтобы, незаметно и не подавая вида, отклонить больного от его прихоти: так поступил и Бог. Позволив иудеям приносить жертвы, Он позволил делaть это ни в каком другом месте, кроме Иерусалима: потом, когда они несколько времени приносили жертвы, разрушил этот город, чтобы, как врач разбитием сосуда, так и Бог – разрушением города – отвлечь их, и по неволе, от этого дела. Если бы Он прямо сказал: перестаньте; они бы не легко согласились оставить страсть к жертвам, но теперь, по самой необходимости их пребывания (вне Иерусалима), Он незаметно отвел их от этой страсти”. 3aмечaтeльнo, что приведенное мнение о происхождении ветхозавеных еврейских кровавых жертвоприношений св. Иоанн Златоуст настойчиво и неоднократно повторяет в своих творениях [6] Срв. там же стр. 615, 617, 626, 632, 639, 644, 647, 655, 662, 675, 677-678, 703-704, 721-722, 723-725 и др. .

В дуxе Златоуста рассуждает и наш отечественный богослов – епископ Хрисанф. Он говорит (“Религии древнего Mиpa”, Спб. I878, III, стр. 25): “Cвящeннoдействия и богослужение так же, как и во всех других древних религиях, состояли у евреев главным образом в жертвоприношениях и в молитве, которою они сопровождались. Есть близкое сходство и в жертвенном матеpиaле еврейского культа с культом древних народов, а отчасти в самом значении жертв и цели, с какою oни приносились. Жертвы – принадлежность вcеx древних культов без исключения; по свидетельству книги Бытия, oни были уже приносимы сыновьями прародителей (Быт. IV, 3, 4). Таки образом закон Моисеев определяет точнеe и полнеe то, что было уже издавна в обычaе, осложняя и осмысляя эти священные дейcтвия, и назначая различные роды и виды жертв для разных обстоятельств и случаев”. После этого мы отчасти нeдoумеваем, каким образом преосвященный Хрисанф мог отвергать объяснения, в ocнове которых несомненно лежит сказанное Златоустом. Он говорит (ibid. стр. 241): “Пoзднее утвердился взгляд, что формы языческого богопочтения приняты и введены в Моисеев культ по снисхождению к духовной слабости еврейского народа, и что эти языческие формы дали основу и почву, из которой и на которой выродилось чистое почитание одного Бога, формы языческого культа, – думает преосвященный Хрисанф, – не могли быть перенесены (?) в культ Моисея без того, чтобы не осталось на них следов явыческого воззрения, которого выражением они служили. Изменить их до противоположности прежнему значению их было невозможно (?). Нельзя доказать с другой стороны, – продолжает наш богослов, – ни того, что Моисей копировал культ других народов, ни того, что, вводя свой самобытный культ, он имел в виду учредить его в прямой противоположности другим культам, хотя сам он отличает его от египетского культа, а в некоторых частностях и прямо направляет против языческих обрядов (Исx. VIII. 26. Втор. IV, 14–19)”. После такого критического разбора двух противоположных взглядов на происхождение культа ветхозветных евреев, преосвященный Хрисанф предлагает свое объяснение. “По повелению Божию, – говорит он, – Моисей устрояет культ сообразно с своим вероучением, руководясь в этом прежде всего общими формами религиозной обрядности у разных народов, без мысли о заимствовании, но с мыслью о том, чтобы эти формы были выражением чистых понятий. Сообразно с этой последней целью культ еврейский иногда мог направляться прямо против языческих обрядов, или исключать некоторые из них намеренно”. Преосвященный Хрисанф открыто сознается, что свой настоящий взгляд на происхождение еврейского культа он заимствовал у Кейля в его Археологии (ч. 1, стр. 78-95). Мы же отдаем преимущество пред Кейлем Златоусту по многим основаниям. 1) Мысль Златоуста, что Бог оказывал снисхождение духовной слабости еврейского народа, вполне согласна с свидетельством Самого Иисуса Христа, Который объяснял Своим ученикам, что ветхозаветным евреям Бог дозволил довольно легкое расторжение браков, “по жестокосердию их” (Mф. 19, 8) или – что тоже – по Своему снисхождению к духовной слабости еврейского народа; 2) Моисей не копировал никаких языческих культовых форм, но застал их уже существующими у еврейского народа, как свидетельствует об этом и Библия; 3) Оставить в этих культах следы языческого воззрения могли обыкновенные люди, но не Моисей, богодухновенный пророк и законодатель, действовавший во всем по непосредственному указанию Самого Бога; для такого реформатора совершенно было возможно не только изменить языческие культовые формы до противоположности их прежнему значению, но некоторые совершенно отвергнуть и вместо них ввести новые, соответствовавшие чистому верованию и достойному почитанию истинного Бога; наконец 4) преосвященный Хрисанф вынужден был допустить мысль о случайности сходства между некоторыми формами еврейского и языческого культов: у Златоуста нет этого недостатка.