Михаил Гринберг (Зеленогорский) - Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (Князя Ухтомского)

24

ного Андрея и недооценки им важнейших разногласий старообрядчества и православия. Попытаемся выяснить отношение епископа Андрея к Божественной Литургии: евхаристия является центром христианской жизни. Владыка редко писал специальные статьи по вопросам догматики, вот почему небольшая его статья, помешенная в февральском номере «Христианской жизни» за 1917 год, может стать ключом к пониманию его теоретических построений во всех сферах деятельности.

Мы уже высказали убеждение в том, что владыка был духовно цельной личностью. Им уже был пройден путь овладения верой и ныне все свои силы преосвященный направил на разработку философии действия, приспособленную для восприятия верующего народа. Но тут его поразила неспособность найти слова, исчерпывающие и адекватно выражающие то, что он уже «знает». Когда епископ выявляет свое личное переживание веры, он остается на позшщях святоотеческой догматики и уповает лишь на «безграничную спасающую любовь Сына Божия» (64, 24). Но стоит лишь ему попытаться превратить свою веру в учение, как в деле спасения христианина он делает основной упор на верность принципам нравственности: «Только не греши, не оскверняй только себя грехом, и тебя Господь не отринет от святой Церкви своей» (64, 23). Таким образом, с одной стороны — Господь осеняет все жизненное творчество человека. С другой — переходя на язык проповеди, обращаясь к пастве — архиерей ставит в основу принципы жизненно-моральной концепции, исполнение которых является, по его мнению, залогом и условием спасения. В статье видна мысль о том, что именно человек, очищаясь от скверны, приближается к благодати. Дело спасения в его руках. В этих строках епископ совершенно игнорирует воспитательную роль литургии*, сочетание

* И лишь в заключительной части статьи, резюмируя молитву Амвросия Медиоланского и выявляя свою веру владыка говорит о том, что «целью святой Евхаристии... является не только исправление внешней жизни христианина, но полное перерождение его природы» (64, 34-35).

25

духовного и осознанного участия верующего в литургии. И самое важное — владыка молчит об этом в основной части работы — что в конечном счете спасает высшая сила своим присутствием в священнодействии.

Следует обратить внимание на почти полное отрицание еп. Андреем богословских знаний. «Дело спасения не в словах и не в формулах», — это действительно так, однако христианство — религия насквозь историческая и опирающаяся на авторитет — не может игнорировать определенный комплекс канонов, лежащих в его основе. Статья, вызванная полемикой со старообрядцами и современным официальным богословием, в дискуссионном запале отметает духовную и воспитательную силу обряда. Епископ Андрей увлекся и не сумел установить той грани, которая отделяет «обрядоверие», переходящее в волхование, от опоры на предание и традицию.

Владыка вспоминает разговор со своим духовным наставником в начале своего пастырского служения, когда молодой иерей высказал свою веру. Архиепископ Владимир ответил ему: «Вы так говорите по милости Божией и по благодати св. Духа, только вы еще не успели отчетливо выразить их себе в словах» (64, 24). В дальнейшем еп. Лука сформулировал для себя ощущение литургии и так заканчивает статью: «Да дарует же Господь всем православным христианам силы благодатные через св. Тайны Тела и Кропи Христовых быть новою тварию во Христе, иметь сердце чистое и дух правый и не желать и не знать на земле никакой другой радости, никакой другой красоты и счастия, кроме сознания, что Господь спаситель не оставит грешного мира, а всегда жизненно пребывает во св. Тайнах со всеми, Его возлюбившими и по заповеди Его св. Тело и Кровь» (64, 35). Однако выражая «словами» свою веру для других, епископ сместил акценты в сторону работы самого человека в деле достижения идеала. Нисколько не желая умалить значения нравственной работы человека в деле самоусовершенствования, мы, тем не менее, вспоминаем библейское повествование о рукописной башне Вавилона и лестнице Иакова в будущем Вифлееме.

26

Разумеется, в проповеди следует учитывать уровень подготовки аудитории, но журнал «Христианская мысль» был серьезным богословским органом. Кроме того: можно ли в угоду стремлению к популярному изложению вечных истин упускать основополагающие категории?

Бичуя православную иерархию за подчинение государственной власти, епископ, тем не менее, непоследовательно утверждает, что все превосходство единоверия перед старообрядцами Белокриницкой иерархии заключается в том, что первые находятся в духовной зависимости от официальной иерархии. Но ведь сам владыка неоднократно утверждал, что последняя во многих вопросах следует указаниями российского обер-прокурора Синода, никакого отношения к истинной церковности не имеющего. Этот вопрос тесно переплетается с проблемой признания еп. Андреем Белокриницкой иерархии, которую он вплоть до 1917 года называл «самочинным сборищем». Подобный отзыв, разумеется, сводил на нет все попытки завязать контакты с этим, наиболее организационно мощным, крылом старообрядчества. Тем более, что в этот период епископ ставит вопрос не на почву объединения, а присоединения, что фактически должно бы произойти под эгидой того самого Ведомства православного исповедания, к которому епископ питал неистребимое чувство отвращения, утверждая, что оно «по существу своему анти-церковно» (526, 413).

Другим источником наиболее важных противоречий является уверенность епископа в том, что реформы Никона не являются серьезным препятствием для восстановления единства. Подобный взгляд непосредственно вытекает из теоретических посылок отношения владыки к церковным каконам и сложившейся традиции. Он неоднократно высказывал мысль о том, что в деле богослужения и проповеди первенство принадлежит духу, а не букве закона,

27

в то время как старообрядческая идеология придает данным понятиям неразрывную равноценную значимость, утверждая, что обряд сам по себе носит глубокий внутренний смысл и является важным средством духовного и воспитательного значения.

Церковно-обществснная деятельность, личное благочестие еп. Андрея, а также более чем доброжелательное отношение к древлеправославной Церкви вызывали ответные симпатии старообрядцев. Владыку выделяли из среды православной иерархии и считали чуть ли не единственным представителем истинной церковности в среде духовенства «господствующей» Церкви (349, 391). Старообрядческие публицисты ревниво оберегали симпатичного им епископа от нападок православных ретроградов, однако с горечью отмечали некоторые его срывы и обидные высказывания. Старообрядческая печать внимательно следила за общественной и литературной деятельностью преосвященного Андрея и широко перепечатывала его статьи и речи*, призывала своих читателей обратить внимание на определенные высказывания теоретического характера. Старообрядческие публицисты неоднократно указывали на неприемлемость для «господствующей» Церкви идей и деятельности епископа и считали, что место его в среде приверженцев древнего православия: «Епископу Андрею лежит прямой путь в старообрядческую Церковь. Ему место среди живых людей, бюрокритичсская среда загубит его»