Андрей Кураев - ХРИСТИАНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ И ПАНТЕИЗМ

Кардинал Рацингер, пользуясь модным философским жаргоном, говорит о "тотальной относительности экзистенции". Его триадология последовательна и вполне обнажает крайности томизма: "Сын как Сын и поскольку Он Сын, целиком и полностью не от Себя и именно поэтому полностью един с Отцом, ибо Он ничто помимо Отца. Логика неумолимая: если нет ничего, в чем Он есть только Он, если нет ничего, ограничивающего Его сферу, Он совпадает с Отцом, "един" с Ним. Слово "Сын" выражает именно эту тотальность зависимости". Вопрос о том, что же "со-относится" через "персону", остается неясен. Если личность есть только отношение, то сама по себе она есть "ничто". Если сам субъект есть отношение, то кто же является субъектом отношения? Ничего от греческой "ипостаси" здесь уже не остается; в мысли кардинала "бытие Иисуса есть бытие всецело открытое, в котором нет места утверждению в самом себе и опоры на самого себя, это бытие есть чистое отношение". Если личность есть со-отнесенность, то тогда человек просто обречен на онтологический коммунизм, на вечное даже не со-бытие с другими, а бытие в других.

Если личность есть отношение, то кто же или что же вступает в это отношение, формирующее личное бытие? Если личность только возникает в отношении, значит, бытию личности предшествует бытие некоторой без-личной духовно-разумной природы. Субъектом личностного отношения становится без-личная субстанция, природа. И это есть не что иное как философская квинтэссенция пантеизма: Кто есть эпифеномен что . Первичен безличностный мир, вторична Личность.

Рацингер вполне латински-традиционен. Еще Боэций полагал, что "подлежащим личности является природа". Греки полагали скорее, что личность — подлежащее природы, что личности дается в обладание природа. С их точки зрения не природа проявляется в личности, но личность владеет природой. "Латиняне рассматривают личность как модус природы, греки — как содержимое личности", — замечает византолог прот. И. Мейендорф.

Над Боэцием, однако, еще не тяготел авторитет Фомы и аксиома римской непогрешимости. Поэтому он мог позволить себе такое признание: "Более опытные в словесном выражении греки более четко обозначили индивидуальную субстанцию разумной природы, назвав ее ипостасис: у нас же не хватает слов для обозначения". (Это признание, отметим, свидетельствовалось и другой стороной: в послании Акакия, епископа Верийского, к свт. Кириллу Александрийскому подтверждается, что в эпоху Вселенских соборов считалось, что "Римский язык по своей скудости сравнительно с нашим греческим языком" малопригоден для передачи оттенков греческой мысли).

Непонимание латинянами каппадокийского значения "ипостаси" заходило столь далеко, что бл. Иероним в письме папе Дамасию I обвинял каппадокийцев в кощунственном троебожии: "Они требуют от меня, римлянина, нового слова о трех ипостасях… Они не удовлетворяются тем же смыслом, они требуют именно слова… Да будет защищена вера римская… от такого кощунства… Да молчат о трех ипостасях, и пусть единственная будет сохранена". И хотя св. Иларий Пиктавийский указывал западным богословам на эволюцию богословской терминологии на Востоке, но с Filioque Запад вновь вернулся к докаппадокийским временам, полагая рождение и исхождение действиями не Личности, но Природы, и тем самым допуская возможность возникновения личного бытия из бытия безличного.

Византийская полемика с филиоквистской добавкой к Символу веры была дискуссией не о словах, а о тайне Личности. Отстаивая свое понимание слова "ипостась", греческие богословы отстаивали и свое понимание человека, понимание, в котором человек не сводится к своим состояниям и своим отличиям, но обретает под ними некую трансцендентную подкладку. Филиоквистская триадология четко обнажает именно разницу между греческой "ипостасью" и латинской "персоной".

Для бл. Августина "в Боге нет акциденций, только субстанция и отношение". Но тогда в рамках этой философии не найти ответа на вопрос: между Кем возникают эти отношения? Кто является субъектом, вступающим в отношения? Филиоквистское богословие начинает живо напоминать буддизм с его фундаментальным тезисом: есть страдание, но нет страдающего. Есть мысль, но нет субъекта мысли. Есть личностные отношения, но за ними нет личностей, которые были бы субъектом этих отношений. Спустя полтора тысячелетия после бл. Августина католическая мысль повторяет: "В Боге есть Три Лица… Невозможно представить себе противопоставлений более сильных, чем эти три чистых Отношения, ибо противопоставления эти целиком образуют их. Однако не возникают ли они именно в единстве, единстве одной Природы?". С точки зрения православия, существование Лиц определяет собою их отношения, а не наоборот. Но в латинском богословии Личности есть отношения, возникающие в безличностной природе. Филиоквизм уточняет: "Дух есть отношение любви, связующее Отца и Сына" — и в ответ слышит язвительную, но не лишенную справедливости реплику В. Лосского о "квазигомосексуальном" характере этой формулы.

Кроме того, трудно не согласиться с едкими, но от того не менее точными словами Льва Карсавина, который увидел большое несчастье для западного метафизика в том, "что ему приходится строить учение о личности, исходя из понятия "хари" (persona)". И нельзя не заметить, что европейский философский персонализм, в ХХ веке обратившийся к тайне личностного бытия человека, не смог найти в философском лексиконе подходящих терминов и создал новодел: "самость" (причем у Юнга антонимом "самости" — das Selbst — как раз и оказывается Persona, "социальная кожа личности" ).

По утверждению католического богословия, "единство сущности Отца и Сына изводит Духа": "Из Отца-Сущности рождается Сын, единосущный Отцу; из Отца и Сына, как единого сущностного начала, изводится Дух Святый. Эта очень ясная схема возможна лишь при допущении онтологического первенства Сущности перед Ипостасями в Божественном Бытии. В этом принижении личного начала и заключается основной порок филиоквистской богословской спекуляции". Filioque, полагающее, что Личность Духа исходит от безличной природы, общей для Отца и Сына, "сообщило Духу характер почти безличной пассивности", неполноправного лица, а по существу прослойки между Отцом и Сыном. Согласно православной традиции, по выражению о. С. Булгакова, "Отец сообщает Сыну Свою природу, а не она сообщается через Отца и Сына как некая безличная субстанция, в которой лишь возникают ипостаси". Как нельзя сказать природа моей кошки родила вчера котят , так нельзя сказать, что Природа Божества родила Личность Сына.

Но в католичестве безликая субстанция оказалась выше живой Личности — и потому В. Лосский имел полное право сказать, что через Filioque Бог философов и ученых занял место Бога живого.