А. П. Лебедев - История Греко-восточной церкви под властью турок

Истинно достойных патриархов в рассматриваемое время было немного. Напротив, таких, о недостатках которых источники говорят более или менее ясно, встречается гораздо больше. В XVII в. к числу недостойных патриархов должен быть прежде всего отнесен Неофит II. Он был лишен кафедры по настоянию клира и народа за расточительность, которая побуждала его безрассудно тратить общественное достояние на обогащение своих племянников. [485] Известного Кирилла Лукариса иногда прямо называют «сокрушителем добрых нравов», так как он и себе, и прочим клирикам позволял носить шелковые и другие не принятые одежды, кроме того, он будто бы сквозь пальцы смотрел на то, что некоторые клирики (безбрачные) заводили у себя сожительствующих женщин (τάς συνεισάκτους), [486] т. е. таких, которые являлись подозрительными с точки зрения скромности и целомудрия. О патриархе Парфении II дошли до нас известия исключительно неблагоприятные. Его называют надменным и резким по характеру — человеком тиранических свойств; он пренебрежительно относился к прочим архиереям. Столь же пренебрежительно он относился и к богослужебным порядкам; не любя и не уважая продолжительных церковных последований, он стал выводить их из практики. Так он воспретил употреблять в церкви так называемое песненное последование, изложенное известным Симеоном Солунским. Кажется, за резкость характера и надменность Парфений получил прозвание «Оксис» и «Голиаф». [487] Этому же Парфению приписывается взяточничество. [488] Не лучше этого Парфения был и другой — Парфений IV, прозванный греками «Могилалом», а турками — «Хумхумом» за то, что он говорил сильно в нос. Прежде всего о нем нужно сказать то, что патриаршие решения он давал за деньги, разумеется, в том случае, когда они должны быть благоприятны для лиц, искавших этих решений. При этом случалось, что осторожный патриарх наперед требовал от своих просителей денег, а склонные к подозрительности просители иной раз говорили патриарху: «Сначала дай грамоту, а потом получишь и деньги». [489] С архиереями и архонтами Парфений Могилал жил не в ладах. И однажды, раздосадованный порицаниями, которые ему пришлось услышать от архиереев и архонтов, он позволил себе следующее: отыскав какого‑то грамотного араба, заставил его написать на имя султана донос на архиереев и архонтов; тех и других патриарх в своем доносе выставил мятежниками, злоумышлявшими на жизнь самого султана. К счастью, великий визирь, которому попал в руки донос, разъяснил султану, что донос патриарха есть клевета. И результатом каверзы было то, что и писец–араб, и сам патриарх были достойным образом наказаны. [490]

Число недостойных патриархов было значительно и в XVIII в. Не отличался никакими достоинствами патриарх Косьма III. Он сначала был архиепископом Синайским, а потом хищнически (ληστρικώς) сделался патриархом Александрийским. Хищнически потому, что он был посажен на кафедру еще при жизни предшествующего патриарха Александрийского. Народ и клир были недовольны им, и Косьма переселился в Константинополь. Здесь он жил в доме одного грека, Иоанна, дети и родственники которого имели вес в кругу турецкого правительства. Благодаря содействию детей и родственников Иоанна, а через них Порты, Косьма за деньги сделался патриархом. Но, конечно, его правление не могло быть хорошим. Делами заправляли те греки, которые доставили ему кафедру, а сам он, по выражению Вендотиса, был лишь «тенью патриарха». Косьма недолго оставался на Константинопольском патриаршестве. [491] Ничего хорошего нельзя сказать о патриархе Паисии II. Он четыре раза был патриархом. В первое патриаршествование он выказывал себя очень ласковым к архиереям, «упражнялся в искусстве нравиться». Своих друзей и приверженцев он сделал членами синода, а прочих улещал и словом, и делом. На исполнение монашеских обетов архиереями и другими клириками он не обращал никакого внимания, почему они стали жить подобно архонтам и вообще мирянам. Продолжительные богослужения он отменил, так что даже самые большие праздники, как Рождество Христово и Богоявление, не имели богослужения, совершаемого по обычному чину. Следствием всего этого было то, что «и страх, и благоговение перед именем патриарха исчезли, и всякого рода зло водворилось в патриархии». После же первого патриаршествования Паисий стал держать себя иначе. Он начал обнаруживать деспотические наклонности: архиереев, которые почему‑либо были ему не угодны, он стал преследовать, у него обнаружилась страсть к наживе, не знавшая себе ограничения. В этом последнем отношении его сравнивали с «волком, рыскающим за добычей». Заметно, что чем дальше шло время, тем более портился характер Паисия. В третье патриаршествование он позволил себе следующий поступок. Подозревая в интриганстве некоторых архиереев, желавших, как ему казалось, лишить его кафедры, Паисий вздумал обязать себя и других архиереев, проживавших в Константинополе, взаимной клятвой, побуждавшей их к взаимному доверию и уважению. И вот в день Пятидесятницы после заамвонной молитвы среди церкви на аналой было возложено Евангелие, перед которым патриарх клялся в том, что он никакого из находящихся в Константинополе архиереев не будет преследовать, а архиереи дали клятву в том, что они никогда и ни в каком случае не будут устраивать коварства против патриарха. Но прошло немного времени и эту торжественную клятву первый же нарушил сам патриарх, ни Бога не боясь, ни людей и клятвы не стыдясь. Он начал преследовать без всякого повода митрополита Филиппопольского Феоклита. Результатом всех действий Паисия было то, что он стал предметом ненависти для всех. [492] Не лучше Паисия в нравственном отношении был и Серафим I. Несмотря на то, что он украшался кротостью, он был крайним лицемером и во что бы то ни стало старался нравиться архиереям, и если в начале его патриаршествования все полюбили его, то потом все же стали питать к нему ненависть за неустойчивость его убеждений. [493] Не причисляется к лучшим патриархам и Неофит VI. Он был лишен всякой инициативы. Другие распоряжались им, как хотели, он был игрушкой в их руках; при нем синод распоряжался всем по своей воле; потому архиереи решились низвергнуть его с кафедры. [494] Историки единогласно порицают нравственный характер патриарха Кирилла V. Он отличался неприятным характером, крайним властолюбием; по виду он казался благочестивым и у многих считался святым человеком, но на самом деле был склонен к тирании; к тому же он был очень расточителен. Кроме смут в Церкви он ничего другого не сделал. [495] Патриарха Серафима II называют любителем науки, а еще больше — золота. Иоанникия III хотя и одобряют за мягкость в обращении, но упрекают за роскошь. [496] Наконец, патриарх Киприан если не был сребролюбцем, как иные его выставляют, и если ненависть к нему многих основывалась на том, что он был слишком строг, то во всяком случае, кажется, нет оснований не считать его наклонным к пьянству. [497]