Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

(3) Эмоциональная значимость события для субъекта. Очевидцы евангельских событий, как мы постоянно подчеркиваем в этой книге, не были сторонними наблюдателями — они либо участвовали в происходящих событиях, либо как минимум видели происходящее с очень близкого расстояния и ощущали эмоциональную причастность к нему. Однако чувства очевидцев упоминаются в Евангелиях редко и скупо (например, Мк 9:6; 14:72 — в обоих случаях чувства Петра), поэтому не возникает вопроса о точности припоминания самих чувств. Предположение, что сильная эмоция создает яркое визуальное воспоминание основных характеристик события за счет периферийных деталей, хорошо согласуется с евангельскими повествованиями, в которых периферийные детали практически не упоминаются.

(4) Яркая образность. Ярких визуальных образов в евангельских повествованиях очень мало. Изредка встречаются они у Марка — и характерно, что из параллельных мест Матфея и Луки яркие образы обычно исчезают (например, Мк 2:4 [908]; 4:37–38; 6:39–40; 7:33–34; 9:20; 10:32, 50; 11:4). Причина в том, что и Матфей, и Лука (Матфей в большей степени) рассказывают свои истории намного более подробно, чем Марк. Живописные детали им приходится опускать, чтобы освободить место для не–Маркова материала, который и Матфей, и Лука включают в свои Евангелия. Это просто вопрос вместимости: оба стремятся представить предания об Иисусе намного более полно, чем это сделал Марк, однако уложиться в размер обычного папирусного свитка, чтобы их книги не оказались слишком дороги и неудобны в использовании. В то же время их краткие повествования, по всей видимости, не выходят из приемлемого диапазона вариаций в устном исполнении. Отсюда вопрос: могли ли эти рассказы в устном исполнении быть длиннее и содержать больше ярких деталей, чем мы видим у Марка? [909]Рассказы Иоанна длиннее, чем типичные перикопы синоптиков, однако яркие детали встречаются у него реже, чем у Марка (например, 9:6; 11:44; 13:5; 18:18; 20:6–7, 12). Типичное для Иоанна повествование, хотя и умело построено, сосредоточено, скорее, на диалоге, чем на визуальной образности. Разумеется, яркие образы у Марка едва ли можно использовать как свидетельство его близости к показаниям очевидцев: хороший рассказчик (будь то Марк или его устный источник) вполне способен придумывать яркие детали, и вполне возможно, что подробности, не ключевые для сюжета, принадлежали вариантам устного исполнения [910].

(5) Несущественные подробности. Несущественных подробностей в евангельских повествованиях немного. Большая часть деталей либо важна для сюжета, либо имеет богословское значение. Верно, что исследователи Евангелий обуреваемы понятным желанием в каждой подробности усматривать глубокий смысл; и вполне возможно, что в тех случаях, когда объяснения той или иной детали спорны или явно неубедительны, стоит смотреть на нее как на несущественную деталь, случайно сохранившуюся в памяти очевидца. Иногда, как в случае с «другими лодками» в Мк 4:36, ученые склонны полагать, что эта деталь пришла в Евангелие из более ранней формы повествования, в которой она имела смысл [911]. Разумеется, если уж Марк сохранял в своем повествовании несущественные подробности, он мог брать их как из показаний очевидцев, так и из других версий того же эпизода, в которых они были существенными. Однако отсутствие таких подробностей не свидетельствует против происхождения этих рассказов от очевидцев. Скорее, оно показывает, что их рассказы «приглаживались» и «причесывались» для простоты запоминания. Скорее всего, сами очевидцы исключали из своих рассказов несущественные подробности, когда формировали из них единицы традиции, удобные для воспроизведения и передачи.

(6) Точка зрения. Как мы уже отмечали, вспоминая прошлое, люди могут легко «перескакивать» с одной точки зрения на другую. Не следует ожидать постоянной точки зрения участника от тех евангельских историй, которые очевидцы формулировали для передачи, а авторы Евангелий адаптировали для нужд своего повествования в целом. В реальности точка зрения в евангельских повествованиях часто смещается. В главе 7 мы рассматривали особый феномен в Евангелии от Марка — прием, с помощью которого автор, по–видимому, старается сохранить точку зрения учеников, в особенности Петра. Однако необходимо подчеркнуть: отсутствие такого феномена в других случаях не означает, что за этими евангельскими повествованиями не лежат рассказы очевидцев. Сами очевидцы, в том числе и участвовавшие в событиях, могли рассказывать свои истории с точки зрения наблюдателя.

(7) Датировка. Событийные воспоминания, как правило, не включают в себя датировку (в отличие от времени дня и т.п. сведений, которые могут быть составной частью воспоминания), поскольку такого рода информация обычно не бывает частью непосредственного восприятия событий. В синоптических Евангелиях, хотя место действия часто указывается, евангелисты, судя по всему, не знают, в какой момент служения Иисуса происходило большинство описываемых ими эпизодов — за исключением тех, что явно относятся к началу служения или к его концу. Важно отметить, что большая хронологическая точность Евангелия от Иоанна основана на связи событий с иудейскими праздниками. Хотя этот вопрос требует дальнейшего изучения, достаточно легко увидеть, что хронологическая датировка в Евангелиях соответствует феноменам событийной памяти, в которой воспоминания включают в себя дату (абсолютную или относительную по отношению к другим событиям) лишь в особых случаях.

(8) Суть и детали. Разграничение между «сутью» и деталями может порой заводить в тупик. Случается, что лишь благодаря деталям сохраняется и передается суть воспоминания. Лучше проводить различие между деталями, существенными и несущественными для сути рассказа. Например, в рассказе о насыщении пяти тысяч (Мф 14:13–21, Мк 6:32–44, Лк 9:10–17, Ин 6:1–15) очевидно, что количественные детали (пять хлебов, две рыбы, пять тысяч человек) имеют ключевое значение для сюжета. Они подчеркнуты во всех четырех версиях. Едва ли кто–нибудь стал бы рассказывать эту историю в более общих словах, говоря просто о «множестве людей и небольшом количестве еды». Эти детали — пять хлебов, две рыбы, пять тысяч человек — несомненно, ярко запомнились очевидцам и были включены ими в свой рассказ, а затем передавались из уст в уста, пока не достигли евангелистов. Именно они отделяют историю о насыщении пяти тысяч о другой истории о насыщении четырех тысяч семью хлебами и несколькими рыбами (Мф 15:32–39, Мк 8:1–10) и показывают, что эти два рассказа необходимо рассматривать не как варианты одного и того же, но как две разных истории, в первых же пересказах различавшихся деталями [912].