Уолтер Брюггеман - Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

В главах 1–6 рассказывается о том, как еврейский юноша Даниил стал влиятельной фигурой при дворе вавилонского царя Навуходоносора. В центре сюжетов этих глав находится Даниил, чье имя переводится как «Бог рассудил» и который, по–видимому, воспринимался традицией как олицетворение мудрости, благочестия и добродетели (Иез 14:14, 20; 28:3). Вне всяких сомнений, в этой истории Даниил — типичный еврей, умеющий отстаивать свое право быть таковым перед лицом враждебно настроенной империи. Именно такая задача стояла перед еврейским народом в персидский и эллинистический периоды. Эта история вполне могла появиться в VI веке до н. э., во время правления Навуходоносора. Как бы то ни было, в данном случае Навуходоносор превращается в некую метафору испытания веры евреев и еврейской общины, во врага Бога Израиля, «Бога Высочайшего», Творца неба и земли. (Интересно, что это тот же самый Навуходоносор, который прежде назывался «служитель ГОСПОДА», избранный Им, чтобы разрушить Иерусалим [Иер 25:9; 27:6].) Таким образом, в этом тексте могли сохраниться подлинные воспоминания о плене VI века, хотя очевидно, что Навуходоносор здесь — всего лишь символ, обозначающий ситуации, в которых евреи должны смело и решительно отстаивать свои религиозные принципы. По мнению Филиппа Дейвиса, несмотря на наличие в каждом текстовом фрагменте самостоятельного законченного сюжета (наиболее известные — Даниил в огненной печи [19] Ошибка автора. Согласно Дан 3:19–30, в огненную печь был брошен не Даниил, а три его друга — Седрах, Мисах и Авденаго. — Прим. ред. , 3:19–30; Даниил во рву со львами, 6:16–24), все эти истории построены по одному клише, в котором можно выделить две формы: «рассказы о толковании» и «рассказы об освобождении»,

а. Царю снится сон или является видение.

б. Придворные толкователи не могут истолковать его значение.

в. Появляется главный герой и разъясняет сон.

г. Герой получает награду.

д. Царь убеждается во всемогуществе Бога, в которого верит герой.

а. Царь издает указ, заставляющий евреев участвовать в идол ослужении.

б. Обнаруживается неподчинение героя или героев этому указу.

в. Они отказываются подчиниться указу и готовятся к мучинической смерти.

г. Они спасаются.

д. Герои получают награду, злодеи — наказание.

е. Царь убеждается во всемогуществе Бога, в которого верит герой.

В «рассказах об истолковании», как, например, в главе 4, еврею Даниилу достает мудрости и проницательности, чтобы истолковать сон, после того как все придворные мудрецы потерпели неудачу. В «рассказах об освобождении» жизнь евреев оказывается в опасности по воле царя–язычника, но они спасаются благодаря вмешательству таинственной, чудесной силы Бога Высочайшего, перед которым царь–язычник оказывается совершенно беспомощным. В основе этих историй могут лежать воспоминания о подлинных событиях. Однако в дошедшей до нас форме текста они превратились в художественные произведения, имевшие своей целью воспитание и наставление евреев, живших гораздо позже эпохи вавилонского плена. Эти евреи умеют оставаться верными своей религии, «говорящей истину сильным мира сего»; подобное поведение оказывается смелым, дерзким, зачастую рискованным и вызывающим. Даниил, главный герой цикла, символизирующий всех евреев, оказывается образцом верности истине во время господства язычников. Эта истина глубоко и действенно связана с Богом Израиля, остающимся надежной опорой в любых обстоятельствах, сколь бы опасными и рискованными они ни были.

У. Ли Хамфрис, а затем и Дэниел Смит–Кристофер показали, как именно в этом тексте строится рассказ о еврее, расторопном слуге при царском дворе, признающем и уважающем порядки этого двора, однако не терпящем компромиссов в вопросах, касающихся веры в еврейского Бога. Некоторые из этих историй Хамфри называет «состязаниями» (Дейвис называет их «рассказами об истолковании»), другие — «конфликтами» (у Дейвиса — «рассказы об освобождении») (Humphreys 1973; 2002). По мнению Хамфриса, задолго до обращения к этим сюжетам во II веке до н. э. (об этом см. далее) евреям пришлось действительно столкнуться с культурными реалиями, потребовавшими от них заново осознать реальность «Бога Высочайшего»:

Евреям диаспоры в период, предшествовавший Маккавейскому восстанию, пришлось в полной мере познать беды и опасности преследований со стороны правителей–язычников. Однако ситуация была зыбкой. Тесное взаимодействие с чужой культурой на всех уровнях жизни и столкновение с языческим окружением могли приводить к враждебности против отдельных евреев, реже — против евреев в целом, при этом предметом спора являлась принадлежность к иудаизму. Тем не менее путем к преодолению подобных разногласий было именно взаимодействие. Иудеи могли преодолеть враждебные настроения и обрести возможность реализовать свой творческий потенциал среди язычников, став неотъемлемой частью мира. Для этого им вовсе не нужно было отгораживаться от этого мира стеной или изводить себя мыслями о его разрушении

Безусловно, все эти истории при любых обстоятельствах питают воображение верующих. По мере того как американское общество становится все более подверженным разрушению вследствие неуемного стремления к власти, а христианство постепенно вытесняется внутри этого общества на маргинальные позиции, история о Данииле может обрести для верующих особое звучание. В современных условиях христиане, как и древние евреи, не могут просто пойти на сговор с государством, с его корпоративной экономической системой, с его антигуманными взглядами. Они должны говорить о «правде… и милосердии к бедным» (Дан 4:24). С другой стороны, церковь в этих условиях не должна превращаться в секту, заботящуюся лишь о собственной безопасности, но должна открыто взаимодействовать с обществом. Именно в повествовании о Данииле мы обнаруживаем пример умения договориться с властями, сохраняя верность истине перед лицом превосходящей власти.

Вторая часть Книги пророка Даниила разительно отличается от первой по жанру. В ней мы обнаруживаем апокалиптические видения (гл. 7–12). Более того, именно эти главы, наряду с Зах 9–14, являются главными образцами апокалиптической литературы в еврейской Библии, образы которой сыграли столь важную роль в зарождающемся христианстве. В видениях историческая память тесно переплелась с заботами настоящего. Это стало возможно благодаря огромному усилию богословского воображения, считающего современные ему события и современное ему поколение переломным моментом человеческой истории. Именно в этот переломный момент Бог своей превосходящей властью решительно и даже насильственно вторгается в человеческую историю, чтобы сокрушить все враждебные власти и создать новый, более справедливый мир, где маленькую общину верующих ждут безопасность и процветание. Главное внимание богословов сосредоточено на нерушимости божественной власти, причем политические события, послужившие фоном для более ранних повествований, отныне утрачивают для них свое значение. Конец того, что было, неизбежен и неотвратим, но этот же конец знаменует собой начало совершенно нового мира, предназначенного для верующих. Эти характерные апокалиптические картины, выделенные множеством ученых, в случае с Дан 7–12 служат вполне конкретной цели: они объясняют кризис 167–164 годов до н. э., столь сильно затронувший евреев и иудаизм (Collins 1987, 68–92). В Книге Даниила апокалиптическая манера изложения усилена за счет связи с конкретной исторической реальностью, благодаря чему апокалиптические представления не просто растворяются в пустом пространстве, но касаются судеб реальных людей, находящихся в реальных политических условиях.