Андрей Лазаренков - Партия, которую создал Иисус

Таким образом, по Швейцеру, получалось, что Иисус отправился в Иерусалим с одной-единственной целью — «вынудить старейшин народа казнить Его» {5}, после чего произошло бы долгожданное вмешательство Бога в земные дела со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сам Иисус после своей искупительной смерти надеялся воскреснуть и по воскресении явиться «на облаках небесных» , что означало бы наступление Царства Божия.

В 20-х гг. XX в. М. Дибелиус и параллельно с ним Р. Бультман предложили новый метод изучения Евангелий, так называемую «критику литературных форм и жанров». По мнению сторонников этого направления, необходимо отличать «исторического Иисуса» от Иисуса, с которым имеет дело церковь. Согласно воззрениям Р. Бультмана, на изречения Иисуса и рассказы о нём сильное влияние оказывали религиозные и социальные реалии жизни первых христиан. Необходимость решать многочисленные внутрицерковные проблемы якобы заставляла их придумывать и приписывать Иисусу целые эпизоды и речи, в результате чего реальный, исторический Иисус оказался погребённым под толстым слоем позднейших мифических напластований. Следовательно, Евангелия, как источник сведений об «историческом» Христе, не заслуживают абсолютно никакого доверия {6}. Придя к такому выводу, Бультман объявил, что предметом его поисков будет «не жизнь и не личность Иисуса, а только его «учение» {7}.

После «открытий» Бультмана, ошеломивших научный мир, многие библеисты решили вообще отказаться от поисков «исторического» Иисуса, посчитав, что это невозможно в принципе. Однако после Второй мировой войны началась новая фаза поисков, имевшая целью обнаружить связь между «историческим» Иисусом и Иисусом веры. Участники «нового поиска» исходили из предположения, что должны существовать параллели между тем, что говорил Иисус сам о себе, и тем, что говорили о нём его последователи: даже если в Евангелиях по большей части содержатся не подлинные слова и дела Иисуса, а приписанные ему христианской общиной, то всё равно на их создание исторический образ Иисуса должен был оказывать определённое влияние. Подвергнув новозаветные тексты критической обработке, участники «нового поиска» надеялись извлечь из них исторически подлинное ядро.

В этом кратком обзоре я дал характеристику лишь наиболее известным и аргументированным реконструкциям исторического Иисуса, хотя, конечно же, их было придумано гораздо больше. Кем только не изображали Христа его бесчисленные интерпретаторы! «Учителем добродетели» ессеев и первым иудейским революционером, тайным агентом римлян и родоначальником французской королевской династии, провозвестником «чистой религии» без культа и предтечей хасидизма, последним пророком иудейства и «посвящённым» эзотерических школ Индии. Существовала даже такая экстравагантная гипотеза, согласно которой Иисус Христос и Юлий Цезарь, — это одно и то же лицо!

Итак, мы убедились, что настойчивые, более чем двухвековые поиски «исторического» Иисуса оказались, по сути, безуспешными. За это время было придумано множество самых разных реконструкций его жизненного пути, но ни одна из них так и не стала общепризнанной. Почему? Ведь у всех исследователей перед глазами был один и тот же текст — Новый Завет. Откуда же в таком случае взялась эта поразительная разноголосица во мнениях?

Объяснение этому странному факту может быть только одно: библеистам, несмотря на все их усилия, не удаётся расшифровать древний специфический контекст, который во многом определял истинные смысл и значение евангельских рассказов. Отсюда и все разногласия.

Чтобы было понятнее, насколько важную роль играет контекст в человеческой речи, рассмотрим простейший пример. Возьмём самую обычную, всем знакомую фразу: «К столу!» Что она означает? Большинство читателей, заслышав её, наверняка представят себе уютный ресторан, учтивых официантов, белоснежную скатерть, уставленную изысканными блюдами и напитками... А между тем на ракетном полигоне по этой команде обслуживающий персонал обязан явиться к пусковой установке, именуемой на военном языке «столом». Как видим, вырванная из контекста, эта привычная фраза может послужить причиной больших недоразумений.

То же самое и с евангельскими текстами. Недостаточно перевести Новый Завет дословно, буква в букву, необходимо ещё знать и контекст, подоплёку тех давних событий, а иначе, как бы мы ни старались, истинный смысл евангельских рассказов так и останется тайной за семью печатями.

Многие исследователи пытались решить эту проблему, тщательно изучая исторические реалии, на фоне которых разворачивалась деятельность Христа, — социальные условия, нравы, экономику, религиозные культы, мессианские настроения и т.п. Выяснив, какие конкретные исторические вызовы стояли перед Иисусом и его учениками, они надеялись лучше понять евангельские тексты. Однако эта кропотливая работа не увенчалась успехом. Исследователи собрали огромный фактологический материал, но воссоздать на его основе портрет исторического Иисуса, который удовлетворил бы всех, так и не сумели. Почему? Ответ, я думаю, очевиден: в массе самых разнообразных фактов, относящихся к истории древней Палестины, им так и не удалось отыскать то единственное, что составляло изначальный контекст евангельских рассказов.

Но что же мешает исследователям это сделать? Почему за такой большой срок они не смогли решить эту наболевшую проблему? Вопрос непростой, на который в двух словах не ответишь. В последующих главах я постараюсь дать на него исчерпывающий ответ, а заодно представлю и свою собственную расшифровку древнего контекста евангельских историй.

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; Ибо Я пришёл разделить человека с отцем, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:34-38).

Эти суровые слова, сказанные Иисусом, всегда являлись предметом больших споров в библеистике. Действительно, трудно согласиться с буквальным прочтением текста, из которого якобы следует, что Иисус, будучи воплощением человеколюбия и доброты, призывает ненавидеть самых близких. Стремление разгадать эту мучительную загадку породило многочисленные попытки как-то по-особому истолковать слова Иисуса, отыскать в них некий потаённый смысл, не бросающий тень на светлый облик Спасителя. Дмитрий Мережковский, например, считал, что это высказывание Христа следует понимать не буквально, а как некое иносказание: «мы должны помнить, что всё это неимоверно, неслыханно, перевёрнуто, обратно или даже «превратно» {10}. Давид Флуссер, почтенный профессор Еврейского университета (Иерусалим), поняв из этих слов, что «между Иисусом и его семьёй имело место напряжение, чреватое аффектами», с недоумением признавался затем, что не знает «скрытого основания» этому факту {11}. Враги христианства, как не трудно догадаться, всегда усматривали в этом высказывании некую «аморальность» и «человеконенавистничество» Христа.