Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

Как правило, в книгах по спиритуалистической психологии, когда речь заходит о существовании души как простой и отдельной от тела субстанции, используется какая-нибудь формула типа: «Во мне есть мыслящее, волящее и чувствующее начало...». В этой формуле кроется предвосхищение основания {105} 105 Предвосхищение основания - название логической ошибки. . Ибо она не является ни непосредственной истиной, ни, тем более, чем-то изначальным во мне; непосредственной истиной является то, что мыслю, желаю и чувствую я. И это мое я, то самое я, которое мыслит, желает и чувствует, является непосредственно моим живым телом вместе со всеми состояниями сознания, которые оно претерпевает. Мыслит, желает и чувствует не что иное, как мое живое тело. Как? Да как угодно.

А потом пытаются подтвердить субстанциальность души, гипостазируя состояния сознания, и, поскольку эта субстанция должна быть простой, начинают противопоставлять мышление протяженности, в духе картезианского дуализма. Наш Бальмес {106} 106 Бальмес Хайме (1810-1848) - испанский священник и философ. Его учебник по прикладной логике «Суждение» получил широкое распространение. Ему принадлежат другие сочинения, среди которых выделяется его работа «Протестантизм в сравнении с католицизмом в их связях с европейской цивилизацией». был одним из тех спиритуалистов, которым удалось сформулировать аргумент о простоте души в наиболее ясной и лаконичной форме, поэтому я беру этот аргумент в том виде, в каком он представлен в главе I Психология его элементарного курса философии . «Человеческая душа проста», - говорит он. И добавляет: «Простым является то, что лишено частей, и душа их не имеет. Предположим, что у души имеются части А, В, С; я спрашиваю: где находится мышление? Если только в А, то В и С излишни; следовательно, простой субъект А и будет душой. Если же мышление находится в А, В и С, получается, что мышление разделено на части, что абсурдно. Чем будут перцепция, сравнение, суждение и умозаключение, распределенные в трех субъектах?» Более очевидное предвосхищение основания просто немыслимо. Он начинает с того, что в качестве очевидного предполагает, что целое как совокупность всех частей неспособно к суждению. Далее Бальмес продолжает: «Единство сознания противоречит делимости души; когда мы мыслим, то всегда имеется некий субъект, который знает все, что он мыслит, и приписать ему части невозможно. О мышлении, которое находится в А, ни В, ни С ничего не будут знать, и наоборот; следовательно, это не будет единым сознанием целостного мышления; каждая часть будет иметь свое особое сознание, и внутри нас будет столько же мыслящих существ, сколько частей». Здесь опять-таки предвосхищение основания; предполагается как самоочевидное, без какого бы то ни было доказательства, что целое как совокупность всех частей неспособно к единству апперцепции. Затем Бальмес задает вопрос, являются ли эти части А, В, С простыми или сложными, и повторяет этот аргумент, пока не приходит к заключению, что мыслящий субъект должен быть одной частью, а не целым, то есть должен быть простым. Как видите, этот аргумент основывается на единстве апперцепции и суждения. А затем он пытается опровергнуть предположение, апеллирующее к коммуникации частей между собой.

Бальмес, а с ним и все спиритуалисты a priori , которые стремятся рационализировать веру в бессмертие души, оставляют за бортом то единственное рациональное объяснение, согласно которому апперцепция и суждение являются неким результирующим вектором, согласно которому они являются перцепциями или идеями, которые согласуются между собой, как составляющие этого вектора. Они начинают с предположения о существовании чего-то внеположенного состояниям сознания и отличного от них, чего-то такого, что не есть живое тело, их претерпевающее, не есть я, а находится во мне.

Душа проста, говорят другие, потому что мыслит себя как целое. Нет, состояние сознания А, в котором я помыслил о предшествующем состоянии сознания В, не является тем же самым состоянием сознания. Или если я мыслю о моей душе, то я мыслю некую идею, в отличие от самого акта мышления о моей душе. Мыслить только мыслимое, и ничего кроме мыслимого, это не значит мыслить себя как целое.

Говорят, что душа есть начало жизни. Да, точно так же была сформулирована категория силы, или энергии, как начала движения. Но все это только понятия, а не феномены, они не являются реальностями, внешними по отношению к нашей мысли. Движется ли начало движения? А внешней реальностью обладает только то, что движется. Живет ли начало жизни? Прав был Юм, когда писал: «Я никогда не встречаюсь с этой идеей меня самого, я наблюдаю себя, только когда что-либо желаю, делаю или чувствую». Идея чего бы то ни было индивидуального, идея вот этой чернильницы, что стоит передо мной, вот этой лошади у ворот, вот этих двух, а не любых других индивидуумов данного класса, является фактом, самим феноменом. Идеей меня самого являюсь я сам. Все попытки субстантивировать сознание, сделав его независимым от протяженности - Декарт, как вы помните, противопоставлял мышление протяженности, - являются не чем иным, как софистическими уловками, цель которых - обосновать рациональность веры в то, что душа бессмертна, то есть придать значение объективной реальности тому, что ее не имеет, тому, чья реальность находится только в мышлении и больше нигде. Но то бессмертие, которого мы хотим, является бессмертием феноменальным, продолжением вот этой нашей жизни.

Единство сознания для научной - и единственно рациональной - психологии это не иначе, как феноменальное единство. Никто не может сказать, что это единство субстанциальное. Более того, никто не может сказать, что субстанция существует. Потому что понятие субстанции - категория не феноменальная. Это число, и, строго говоря, оно относится к области непознаваемого. То есть все зависит от того, как оно применяется. Но в своем трансцендентном применении оно есть нечто действительно непознаваемое и поистине иррациональное. И непредубежденный ум использует понятие субстанции в смысле, очень далеком от того его прагматического применения, о котором говорил Джемс.

Нам не удастся избежать трудностей, связанных с прагматическим применением понятия субстанции, если мы будем понимать его идеалистически, следуя берклианскому принципу «быть значит быть воспринимаемым», esse est percipi . Сказать, что все есть идея или все есть дух, это все равно, что сказать что все есть материя или все есть энергия, ведь если все есть благо или все есть дух, то вот этот алмаз является идеей или духом, а значит моим сознанием; тогда непонятно, почему этот алмаз не должен существовать вечно, если мое сознание, будучи идеей или духом, существует вечно.