Андрей Десницкий - Введение в библейскую экзегетику

Иными словами, сегодня задача текстологии, а также ее отношение со смежными дисциплинами выглядит далеко не так однозначно, как на заре этой науки [74]  . История рукописей оказывается неотделимой от истории самого текста: какие-то рукописные варианты могут воеходить к более ранней его версии, а какие-то — к более поздней, так что текстологу просто невозможно оказывается делать выбор в пользу «самого лучшего чтения». Сначала надо определить, что имеется в виду под лучшим: наиболее раннее из засвидетельствованных, или восстановленное путем научного анализа, или же воспринятое традицией (и какой именно)? На практике всегда получается некоторый компромисс.

Некоторые элементы исторического анализа текста можно обнаружить еще в святоотеческих писаниях, прежде всего принадлежащих к т.н. антиохийской школе, но, конечно, говорить о нем в полном смысле этого слова можно только применительно к новому времени. Исторический анализ — сложная дисциплина, или даже набор разных дисциплин, поэтому нередко говорят об историко-критическом методе, включая сюда анализ источников, традиций, редакций и др. Но на двух аспектах стоит остановиться особо.

Во-первых, историческая критика выработала метод примерной датировки документа. Как можем мы узнать, когда он был написан и когда была создана находящаяся в наших руках копия? Если это не оригинал, то сам текст, конечно, старше данной копии. Вторая подсказка содержится в упомянутых в книге событиях: завершена она в любом случае позже последнего из них. Но так мы узнаем только самую раннюю возможную дату написания, а не самую позднюю, представляющую наибольший интерес. Автор Книги Судей подсказывает время написания, повторяя, что «в те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым» (17:6; 21:25). Очевидный вывод состоит в том, что автор знал тот порядок, который может существовать только при царе, и писал уже после установлении монархии, к которой относился явно положительно. Если в самом тексте нет столь явных указаний, исследователю приходится полагаться на косвенные данные и собственные представления.

Вторая важнейшая задача исторического анализа — соотнести текст с исторической реальностью и по возможности реконструировать ее. Как можем мы узнать, насколько соответствует повествование историческому факту? Этот основной вопрос может быть раздел.н на несколько меньших. Насколько близок документ к описываемым событиям? Поддерживаются ли его утверждения другими источниками, библейскими или небиблейскими, или археологией? Могли ли события произойти именно так, как они описаны? В попытках ответить на эти вопросы историк сможет нарисовать более полную и выразительную картину произошедших событий. Распознав автора или источник, можно пролить свет на содержание повествования; небиблейские источники часто могут помочь воссоздать историко-культурный контекст описанных в Библии событий.

Собственно, «библейская критика» и началась, по сути, с попыток реконструкции истории древнего Израиля (ВЗ) и событий, онисанных в Евангелиях (НЗ), а методы анализа библейских текстов играли тут роль источниковедческих дисциплин. Своего рода апогеем такого критицизма стала в середине XIX в. книга Д. Штрауса «Жизнь Иисуса, критически переработанная» [75]  . Штраус постарался исключить из своей реконструкции любые детали евангельского повествования, которые счел недостоверными и неисторичными — например, все повествования о чудесах (кстати, примерно на тех же принципах основана и редакция Евангелия, выполненная Л.Н. Толстым). Разумеется, с традиционной христианской верой такой подход совершенно несовместим. По сути, это была первая ясная попытка поисков «исторического Иисуса», как будет названо это направление в более позднее время.

Ограниченность такого подхода вполне очевидна. Мы знаем, например, что Жанна д‘Арк — вполне историческая личность, и что она действительно добилась коренного перелома в Столетней войне. Но повествования о ней изобилуют чудесами, и если применить к ним методику Штрауса, скорее всего получится, что никакой Жанны вообще не существовало. Это нелепость; будет разумнее сказать, что Жанна — реальная историческая фигура, мы знаем о ее роли в Столетней войне, но ее мистический опыт лежит вне сферы знания историков, в него можно верить или не верить, но нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть его научными методами. Точно так же при анализе библейских текстов ученый-историк вправе делать выводы о внешней канве событий, но не об их духовном значении и уж тем более не о чудесах, которые в принципе находятся вне сферы научного знания.

Что касается ВЗ, то, пожалуй, последней масштабной попыткой создать историю можно считать работы М. Нота [76]  по реконструкции истории древнего Израиля. Со временем стало очевидным, что у каждого автора своя версия этой истории, в зависимости от его собственных изначальных установок, и полной объективности достичь тут просто невозможно.

В последнее время среди археологов вообще возникло направление т.н. «минимализма», согласно которому представления об истории древнего Израиля должны быть сведены к однозначно подтверждениому археологическими данными «минимуму». Один из наиболее авторитетных представителей этого направления, Ф. Дэвис, не находит между библейским повествованием о допленной истории Израиля и данными археологии практически ничего общего [77]  — своего рода тупик исторической критики, пришедшей к отрицанию собственного смысла. Конечно, минималисты неправы: если вычеркивать из древней истории все, что не имеет надежных археологических свидетельств, в ней вообще останется не так много фактов, так что нет смысла предъявлять к истории Израиля более строгие критерии, чем к истории других древних народов.

Впрочем, проблем возникает немало и при более осторожном подходе. Один из современных российских сторонников исторического метода, Г.Г. Ястребов, так определяет его: «Исторический ракурс... основан на том, что Иисус был живым человеком из плоти и крови и что о его жизни существует целый ряд письменных свидетельств. Соответственно, историк вправе подойти к его биографии с теми же историческими мерками и методами, с помощью которых изучают жизни Сократа и Александра Македонского, Гаутамы Будды и Карла Великого, князя Владимира и Саванаролы» [78]  .

Однако в этом списке два рода имен, и отношение историков к ним неодинаково. Про Александра Македонского и других политических и государственных деятелей существует множество объективных данных. Если бы вдруг исчезли все письменные источники про Александра, материальные памятники наделено позволили бы определить все основные события его жизни; даже его имя и облик запечатлены в статуях, на монетах, на мозаиках и т.д.