Алексей Лебедев - Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г.

Добродетели, основывающиеся на обязанностях человека и христианина к самому себе и служащие опорой семейного или домашнего благополучия, не слишком процветали среди христиан византийского государства. Требования целомудренной жизни и трезвости исполнялись византийцами не в той мере, в какой можно было ожидать этого от людей, издавна принадлежащих к высоконравственной религии. «Несмотря на заключение женщин в теремах, разврат свил себе гнездо и в семейной жизни». [178] Скабаланович О нравах византийского общества с 572 Если в византийском обществе между мужчинами развита была страсть придавать себе вечно юный вид и всячески украшать свою шеве люру,о чем говорит Зонара, то это делалось неспроста. «Многие Из модников, завивавших себе волосы с искусством Венеры, ухаживали за византийскими дамами, добиваясь их взаимности». [179] Никита Хониат Царствов Алексея II Комнина, гл 1 Чцин византийский император, Андроник Комнин, зло смеялся НаД теми мужьями в столице, которые, благодаря измене своих ясен, сделались рогоносцами — термин, который и тогда употребляли с тем же значением, как и теперь. «Так, он вешал на портиках форума большие и чем‑нибудь замечательные рога изловленных им оленей, по–видимому, для того, чтобы показать величину пойманных зверей, на самом же деле, — по словам повествователя, — чтобы надругаться над гражданами и осмеять распутство их жен», [180] Никита Хониат. Царствов. Андроника. Кн. II, гл. 2. Кроме возможности склонить замужнюю женщину к измене, для византийцев открывалась полная возможность находить удовлетворение своей чувственности и вне семейного круга. «В Византии было множество публичных домов и большой наплыв женщин легкого поведения». [181] Скабаланович. Ук. соч., с. 571. Само собой разумеется, что предложение подобного сорта определялось спросом. Не довольствуясь естественным возбуждением эротического чувства, богатые византийцы развешивали по стенам своих жилищ сладострастные картины. «Преданные любострастью изображали на досках или на стенах, или на других каких предметах любовные сцены или другие какие гнусности, дабы, смотря на них, возбуждать свои половые пожелания; кроме картин встречались вылепленные из гипса человекообразные изображения. Все это делалось с полным бесстыдством». [182] Валъсамон. Толков, на 100–е прав. Трулл. собора. Правила с толков., 767. Самое распутство сопровождалось иногда такими аксессуарами, которые показывают, что некоторые под влиянием эротического опьянения доходили положительно до какого‑то безумия, например, «лобзали женский стыд». Канонисты тех времен с точностью психиатров описывают обнаружения эротической психопатии своего времени. [183] Например, Валъсамон. Толков, на 70–е пр. Василия Великого, с. 347. Все это, конечно, заслуживает строгого осуждения и представляет печальные исторические факты. Но есть еще одна сторона, которая дает рассматриваемому явлению еще более грустный отпечаток. Всю ответственность за расшатанность нравов несла одна женщина, а мужчина не разделял этой ответственности. С женщиной, если она была замужем и нарушала верность или даже подозревалась в нарушении верности, но отпиралась, нимало не раздумывая, поступали жестоко: ее принуждали испытать на себе то, что тогда называлось «судом Божиим». Вот рассказ в подобном роде, записанный одним византийским историком. Один гражданин Дидимотиха с достаточными основаниями заподозрил свою жену в неверности, но жена, понятно, не сознавалась в этом. Тогда муж ее объявил, что он только тогда поверит ей, что она не изменила ему, когда она возьмет в руки и будет держать раскаленное железо. Жена испугалась такого предложения и не желала принять его. А с другой стороны, она не могла и признаться мужу в своем грехопадении, боясь смертной казни за это. Находясь в таком положении, она отправилась к епископу, передала ему все дело,просила его, чтобы он отклонил ее мужа от такого опыта над нею и взялся бы уверить его, что она не виновата. Но епископ не согласился на это, а убедил ее не страшиться опыта и обещал ей,что в случае, если она потом будет жить честно и непорочно, р аскаленноежелезо не повредит ей. Женщина после этого приняла Предложение своего мужа. Оба они без посторонних свидетелей отправилисьв один храм; здесь муж разжег сколько мог сильнее железо,бросил его в руки жены и приказал ейпронести его известноерасстояние. Женщина осталась невредима, как будто бы она ине касалась железа. [184] Cantacuseni Historiae. Т. II. Lib. Ill, cap. 27, pp. 172—173. Edit. Bonn. Действительно это факт или анекдот — для нас на этот раз все равно. Но из этого рассказа видно, какой ответственности подвергалась женщина в случае подозрения в не верности.Рассказ этот хорошо характеризует дух времени, который толькоот женщины требовал чистоты и целомудрия, не поставляя этоготребования мужчине. Мужчина в случае грехопадения и запирательства в этом никем не призывался к «суду Божию». Не былоли это одним из условий, благоприятствовавших нравственной разнузданности византийцев?

Трезвость тоже не принадлежала к числу добродетелей византийцев. Если архиереи обращались со своими пастырскими посланиями к пасомым, то в числе других пороков, пятнавших христианское общество того времени, не последнее место занимало обличение в недостатке трезвости. Так, патриарх Иоанн Калека (XIV в.), обращая внимание клира на распространение между константинопольцами различных пороков, как навлекающих на них гнев Божий, говорит и о распространении пьянства в столице. [185] Miklosich et Muller. Acta patriarchatus Constantinopolitani. Т. I, p. 185. Действительно, византийцы все, особенно простонародье, были очень наклонны к злоупотреблению вином. «С давних времен, — говорит Никита Хониат, — многие острили насчет пристрастия византийцев к разливанному морю». Сложилась пословица: «В Византию кто ни приедет, будет пьян, там по целым ночам пьянствуют». «Вино лучше всякого вождя возбуждало византийцев к битве»; «никакие сирены–очаровательницы» не могли отвлечь византийца от какого‑либо предприятия, предначатого под влиянием одуряющих напитков. Ради вина чернь готова была ограбить богача: Добыча грабителей шла в кабак. [186] Никита Хониат. Царствов. Исаака Ангела. Кн. I, гл. 10 (см. примечание Вольфа к этому месту: Migne. Т. 139, р. 757); Царствов. Алексея II, гл. 6 Пьянство находит себе доступ и в сословие духовенства. В документах, относящихся к XIV в., встречается немало указаний в подобном роде. [187] В Acta patriarchatus Constantinopolitani нередко можно находить указание, что тот или другой священник дает обещание, что он перестанет шататься по питейным домам и пьянствовать. Т. I, 577; II, 31, 134, 141. Случалось, что к соблазну и вреду для своих пасомых, священники сами заводили шинки, роняя тем свой сан и достоинство. [188] Ibidem. Т II, 76. Пьянство проникало иногда в среду монашества и находило себе здесь жертвы. Самое тяжкое наказание — лишение сана за невоздержанность — приме нялось иногда к лицам, облеченным иеромонашеством. [189] Ibid Т II, 51 Здесь в документе говорится, что один иеромонах за пьянство лишен священства, которое так же «не пристало ему, как золотая серьга рыл свиньи».