Константин Соловьев - Я сказал: вы – боги…

«Реальная любовь» к конкретному человеку, но ни в коем случае не к человечеству в целом, играла в построениях Маликова чрезвычайно важную роль. Именно она должна была сделать то, что безуспешно пытались совершить поколения революционеров (но были на это не способны) – перестроить общество на началах добра и справедливости. «Революционеры! И вы устарели, – проповедовал Н.В. Чайковский своим товарищам сразу после того, как стал «богочеловеком». – Вы обращаетесь к уму, но забываете чувство. Не ожидайте никакого добра от кровавой войны между людьми: из войны происходит война и снова война без конца». По крайней мере, так его речь запомнилась П.Л. Лаврову. [46,261].

Почему люди смогут преодолеть вековую вражду, и как это может произойти – вот вопросы, направленные в самое уязвимое место теории Маликова. Те, кто не слушал самого Маликова, а знакомился с его построениями в пересказе, замечали это очень быстро. Я Ломоносов писал: «Этот пункт «Системы» самый темный, самый неполный и более всего наполнен фразами, ничего не значащими…» [12,73]. Так же отреагировали и слушатели Н.В. Чайковского, на его призывы ко всеобщей любви. «Догматическая сторона его нового верования была обработана довольно неясно», отметил Тихомиров [73,38]. А Фроленко запомнил, что «у него [Н. В. Чайковского – К. С.] потребовали доказательств, говоря, что его обращение не может быть достаточным ручательством, что другие так же легко и быстро (…) смогут переродиться» [83,97].

Чайковский говорил о попытках Маликова доказать это положение «путем историческим», но сделано это не было. В нашем распоряжении имеются лишь некоторые предварительные мысли, высказанные Маликовым в письме к жене:

«Да, друг мой, дорогой друг мой. Новая вера хороша. Верьте, верьте тому, что Вы, каждый, хочет бесконечно и честно, без всяких сомнений любить всех и каждого. Ведь это так! Прочь сомнения, прочь терзания – любовь – одна святая любовь вылечит и примирит все человечество, из развития этой любви в красоте ее законов – откроются законы общежития – уже чисто интуитивным путем. В вере в Богочеловечество нет ни я, ни ты, ни моего, ни твоего, в вере в человека как в Бога открывается великий мир его святого чувства, его бесконечной мысли – науки. Открывается (…) земной рай и все последуют за этим раем» [13-1032,5–6].

Если очистить эту проповедь от эмоций и оставить только логику, то получится следующее: любовь к людям (причем любовь религиозная) способна преобразовать общество на началах добра, объединив науку и чувство. Для этого надо «перестать искать Бога на небесах или Бога ученого» и обратиться с любовью к каждому конкретному человеку.

Конечно в теории Маликова чувства больше чем логики. Его самого и его последователей по жизни вели эмоции. Но у них было одно доказательство и один пример правоты «богочеловечество». Доказательство – они сами. «Новая религия» давала им чувство владения истиной, разрешало противоречия их собственного сознания.

Недаром они так часто в своих речах использовали слово «гармония». В «богочеловечестве» они сами обрели недостающее душевное равновесие. М.Ф. Фроленко оставил, по-видимому, адекватное описание состояния Н.В. Чайковского в первые недели, после «обращения» в «богочеловечество»:

«… в нем полное душевное спокойствие, равновесие и довольство (…) у него нет противоречий между словом и делом (…) его апостольство было разлито в речах, движениях. Причем сразу бросалось в глаза, что человек не фальшивит, а неуклонно верит во что-то и поступает согласно этой вере» [84,222].

Для каждого человека наиболее существенный аргумент – это то, что происходит с ним самим. Если возможно внутреннее преображение в них самих, то почему оно не возможно в других – так, или примерно так рассуждали последователи Маликова. Тем более что параллели с «отжившим», но когда-то великим духовным движением – христианством – дают надежду на то, чтобы быть выслушанными и понятыми.

«Наша вера, заявлял Маликов, – новая вера, какой, например, было христианство для людей, живших 1874 года тому назад, и все ведь знают, а ученый мир доказывает, что христианство подняло и обновило людей» [13-1032,10].

Ставя вопрос о том, что может способствовать этому внутреннему преображению и обретению внутреннего равновесия, мы как бы замыкаем круг, и возвращаемся к проблеме, поднятой Маликовым в самом начале, проблеме единства чувства и рационального знания. Религия «богочеловечества» создана мыслью, логикой, но воплощена может быть только чувством, эмоциями. Седьмой тезис «новой религии», в изложении Д. Айтова начинается так:

«Во всяком человеке есть потребность есть, пить, дышать. Любить ближнего, то есть помогать ему в несчастиях, выручать из беды, избавлять от насилия и тем более не насиловать, а главное, видеть окружающих счастливыми, очевидно и сделать их, на сколько хватит сил, счастливыми…»

И далее: «За примерами ходить недалеко: Иисус Христос не деньгами осчастливил христиан, а межу тем несомненно, что сжигаемые христиане были несравненно счастливее сжигающих язычников, что видно из того, что тут же являлись язычники и объявляли, что и они переходят в христианство, и их сжигали тут же» [15-1,456–457].

Эта своеобразная стимуляция лучших качеств человеческой натуры, при помощи пробуждения религиозного чувства, должна была способствовать объединению всех людей вокруг одной простой идеи – взаимного примирения. «Неужели вы думаете, восклицал Маликов, – что все гонители правды, как называете Вы, действительно ненавидят правду, действительно живут для человеческой крови – поймите, они сами страдают от этого, но они сами страдают от этого, но они и Вы не знаете, как помириться друг с другом. А помириться-то ведь можно не на чем-нибудь выдуманном: добром, любящем содержании человеческой натуры» [12-1032,10].

«Помириться», в терминологии Маликова означало – выработать совершенно новые отношения любви и согласия, способные привести высшие классы общества к добровольному отказу от эксплуатации человека человеком, а низшие – к отказу от социальной зависти и стремлению к насильственному переделу собственности.

Здесь не может не появиться новый вопрос: откуда у Маликова такая уверенность в том, что «гонители правды» готовы к примирению и страдают из-за того, что это невозможно? Возможно – из близкого знакомства с одним из самых ярких «гонителей» – К.П. Победоносцевым. Хорошие и почти дружеские отношения между ними установились в то время, когда Маликов был студентом юридического факультета, а К.П. Победоносцев – профессором права. Маликов вспоминал впоследствии о своих беседах с профессором и о том, что в них постоянно присутствовала тем раскола общества, и тех последствий, к которому этот раскол может привести. Несколько лет они переписывались, но, к сожалению, эта переписка пропала (вместе с большинством бумаг Маликова) в железнодорожной катастрофе, и точно узнать, какие мысли внушал профессор своему студенту, мы уже не сможем. Но если обратиться к опубликованным произведениям К.П. Победоносцева, то совсем не трудно заметить, что некоторые темы и интонации удивительным образом переплетаются с темами и интонациями А.К. Маликова. Приведем лишь один фрагмент, в котором отчетливо звучит тот самый мотив двойного раскола: в самом человеке и в обществе:

Читать дальше