Блез Паскаль - Письма к провинциалу

Я пишу Вам, следовательно, полагаясь на слово этого доброго патера, но у меня всегда не хватает бумаги, а не цитат. Ведь еще столько их, и таких притом длинных, что понадобились бы тома, чтобы рассказать все.

Париж, 28 мая 1656 г.

Милостивый Государь!

Вы не предполагали, чтобы кто — нибудь полюбопытствовал узнать, кто мы такие: однако же есть люди, которые пытаются угадать это, но все они ошибаются. Одни думают, что я доктор Сорбонны, другие приписывают мои письма четырем или пяти лицам, которые, как и я, не священники и не духовные. Все эти неудачные догадки заставляют меня думать, что мне недурно удалось мое намерение быть известным лишь Вам и доброму патеру, который выносит все еще мои посещения и речи которого я также еще выношу, хотя и с большим трудом. Но я должен пересиливать себя, так как он не стал бы продолжать, если бы заметил, что это так оскорбляет меня; и тогда я не мог бы сдержать слова, которое дал Вам, пообещав изложить казуистскую мораль. Поверьте, Вы должны зачесть мне в Некоторую заслугу насилие, которое я совершаю над собой. Очень тяжело видеть, как ниспровергается все христианское учение о нравственности такими странными заблуждениями, и не сметь противоречить этому открыто. Но, протерпев столько для Вашего удовлетворения, я думаю, что в конце концов разражусь, чтобы удовлетворить себя, когда ему уже нечего будет мне сказать. А пока я стану сдерживаться насколько возможно, так как, чем больше я молчу, тем больше он рассказывает. В последний раз он столько наговорил мне, что трудно будет и передать Вам все. Вы познакомитесь с очень удобными принципами, освобождающими от возврата. Ведь, как он ни старается придать благовидности своим правилам, те, о которых я буду теперь говорить Вам, служат лишь потворству продажным судьям, ростовщикам, банкротам, ворам, падшим женщинам и колдунам; все они в довольно широких пределах освобождаются от возврата того, что каждый из них добывает своим ремеслом. Это и дал мне понять добрый патер в следующем разговоре.

— С самого начала наших бесед, — сказал он, — я обязался объяснить вам правила наших авторов для положений всякого рода. Вы уже ознакомились с теми, которые относятся к обладателям духовных мест, к священникам, монахам, слугам и дворянам: просмотрим бегло теперь остальные и начнем с судей.

Я сперва укажу вам одно из самых важных и выгодных правил, которому наши отцы учат в их пользу. Оно принадлежит нашему ученому Кастро Палао, одному из двадцати четырех наших старцев. Вот его слова: «Может ли судья решать вопрос юридического характера на основании вероятного мнения, не придерживаясь при этом мнения наиболее вероятного? Конечно да, и даже против собственного своего убеждения: Imo contra propriam opiniопет ». То же самое приводит наш отец Эскобар (тр. 6, пр. 6, МЬ 45).

— Вот, отец мой, — сказал я ему, — прекрасное начало! Судьи должны быть вам очень обязаны, и я нахожу весьма странным, что они противятся вашим вероятностям, как мы это замечали иногда, раз последние им так благоприятны: вы ведь им даете посредством этого такую же власть над имуществом людей, какую присвоили себе над совестями.

— Вы видите, — сказал он, — что не личный интерес руководит нами, мы принимали во внимание одно лишь спокойствие их совести; и этому наш великий Молина так много способствовал своими трудами по поводу приношений, предлагаемых судьям. Так, чтобы избавить их от всяких зазрений совести, которые могли бы появиться при решении вопроса о том, следует ли брать в некоторых случаях, он позаботился перечислить все случаи, когда судьи могут со спокойной совестью принимать подарки, если только нет особенного закона, запрещающего это. Подобные рассуждения находятся в первом томе сочинений великого казуиста (тр. 2, расс. 88, № 6); вот его слова: «Судьи могут брать подарки от тяжущихся сторон, когда они предлагают их или по дружбе, или из благодарности за оказанное правосудие, или для того, чтобы заставить их оказать его в будущем, или же, чтобы побудить их приложить особенное старание к определенному делу, или же, чтобы заставить их поскорее покончить данное дело». Наш ученый Эскобар говорит об этом (тр. 6, пр. 6, № 43) еще и таким образом: «Если оказывается несколько человек, из которых ни один не имеет большего права быть удовлетворенным прежде других, то согрешит ли судья, если возьмет что — нибудь от одного, с уговором, ex pacto , удовлетворить его первого? Конечно нет, по мнению Лаймана, так как, на основании естественного права, он не причиняет никакой несправедливости остальным, когда он делает для одного в благодарность за его подношение то, что он мог бы сделать для всякого другого, кто ему понравится; и так как он обязан одинаково по отношению ко всем им равностью их прав, то он даже становится обязанным больше тому, кто сделал ему этот подарок, заставляющий предпочесть его остальным; и это предпочтение, кажется, может быть оценено на деньги: Quae obligatio videtur pretio aestimabilis».

— Отец мой, — сказал я, — меня удивляет это разрешение, которое неизвестно еще первым сановникам королевства. Так господин первый президент издал одно распоряжение в парламенте [154], чтобы воспрепятствовать некоторым регистраторам получать деньги за предпочтения этого рода, что доказывает, как он далек от мысли о позволительности подобных действий со стороны судей, и все очень хвалили преобразование столь полезное всем труждающимся.

Добрый патер, пораженный этим сообщением, ответил мне:

— Правду ли говорите вы? Я ничего об этом не слыхал. Наше мнение только вероятно, обратное тоже может быть вероятным.

— По правде, отец мой, — сказал я, — находят более чем вероятно хорошим то, как поступил господин первый президент и что он остановил этим распространение явных подкупов, которое терпели слишком долго.

— Я думаю об этом точно так же, — сказал патер, — но бросим это, покончим с судьями.

— Вы правы, — сказал я, — они недостаточно вам признательны за все, что вы для них делаете.

— Дело не в том, — сказал патер, — но надо столько сказать обо всех, что о каждом приходится говорить коротко.

Поговорим теперь о дельцах. Вы знаете, что величайшее затруднение здесь в том, чтобы удержать их от лихоимства; потому и отцы наши приложили к этому особенное старание, ибо они так сильно ненавидят этот порок, что Эскобар говорит (тр. 3, пр. 5, № 1): «Не считать лихоимства грехом есть ересь». И наш отец Бони, в своей Сумме грехов (гл. 14), наполняет несколько страниц наказаниями для ростовщиков. Он объявляет, что «они опозорены при жизни и недостойны церковного погребения после смерти».