Блез Паскаль - Письма к провинциалу

Вы хотели еще заставить предположить, что Лессий «осуждает его применение», но как я уже сказал, нет ни одного слова осуждения в указанном месте. Лессий же выражается таким образом: «Кажется, не следует легко разрешать его применение на практике: in praxi non videtur facile permittenda ». Разве таким языком говорит человек, осуждающий правило ? Скажете ли вы, что не следует легко разрешать применение на деле прелюбодеяния или кровосмешения? Не должно ли заключить, напротив, что так как Лессий находит только, что не следует разрешать легко его применение, значит, по его мнению, применение это допустимо иногда, хотя и не часто? И как бы желая научить весь свет, когда следует его применять, и устранить у людей оскорбленных сомнения, которые могли бы смущать их некстати вследствие незнания, в каких случаях разрешается убивать на практике, он позаботился отметить, чего следует избегать упомянутым людям, чтобы данное учение применялось со спокойной совестью. Послушайте его, отцы мои. «Кажется, — говорит он, — не следует легко разрешать этого ввиду опасности, что тогда станут действовать под влиянием ненависти или чувства мести, или с излишеством, или же что это вызовет слишком многочисленные убийства». Таким образом, ясно видно, что подобное убийство останется, по мнению Лессия, совершенно дозволенным на практике, если избегать этих неудобств, то есть, если можно действовать без ненависти, без чувства мести и при условиях, не влекущих за собой многочисленных убийств. Желаете пример этого, отцы мои? Вот довольно недавний: компьенская пощечина [227]. Ведь вы должны сознаться, что получивший ее показал в достаточной мере своим поведением, что хорошо владеет чувствами ненависти и мести. Ему, следовательно, оставалось избегать слишком большого числа убийств: а вы знаете, отцы мои, как редко иезуиты дают пощечины лицам, состоящим при королевском дворце, так что нечего было опасаться, что одно убийство при таких обстоятельствах повлечет за собой много других. Итак, вы не можете отрицать, что этого иезуита позволительно было убить со спокойной совестью и что оскорбленный мог' в данном случае применить к нему на практике учение Лессия. И может быть, отцы мои, он и сделал бы это. если бы воспитался в вашей школе и вы учили бы, по Эскобару, «что человек, получивший пощечину, считается обесчещенным до тех пор, пока не убьет нанесшего ее». Но у вас есть основание думать, что наставления, совсем противоположные полученным им от священника, которого вы недолюбливаете, немало способствовали спасению жизни этого иезуита.

Не говорите же нам больше о неудобствах, которых можно избежать в стольких случаях и при устранении которых убийство разрешается, по Лессию, даже в применении на практике. Это вполне признали ваши авторы, приводимые Эскобаром в Практике человекоубийства по учению нашего Общества . «Разрешается ли, — говорит он, — убить того, кто дал пощечину? Лессий говорит, что это разрешается в умозрении, но не следует советовать этого на практике, non consulendum in praxi , вследствие опасности спровоцировать ненависть или убийства, вредные для государства. Но другие решили, что, если избегать упомянутых неудобств, то это разрешается и безопасно на практике: in praxi probabilem el tutam judicarunt Hennquez^w т. д. Вот каким образом мнения возвышаются мало — помалу до высшей степени вероятности: потому что вы возвели в ранг вероятного и это мнение, допустив, наконец, его без всякого различения между умозрением и практикой в следующих выражениях: «Разрешается, получив пощечину, тотчас же нанести удар шпагой не с целью отмстить за себя, но для сохранения своей чести». Этому учили ваши отцы в Кане, в 1644 г., в общедоступных произведениях, представленных университетом парламенту, когда последний внес свое третье прошение против вашего учения о человекоубийстве, как засвидетельствовано на стр. 339 книги, изданной тогда им.

Заметьте же, отцы мои, что ваши собственные авторы сами уничтожают пустое различение умозрения и применения, которое осмеяно университетом и изобретение которого есть тайна вашей политики, нуждающаяся в разъяснении. Ибо, кроме того, что понимание данного предмета необходимо для пятнадцатой, шестнадцатой, семнадцатой и восемнадцатой клевет, всегда кстати раскрывать мало — помалу основные начала этой таинственной политики.

Когда вы занялись подысканием удобных и приноровленных решений для вопросов совести, вы встретили среди них такие, в которых заинтересована была одна только религия, как то: вопросы о сердечном сокрушении, епитимьи, любви к Богу и все те, что касаются лишь глубины совести. Но вы нашли в числе их и другие, в которых государство заинтересовано столь же, как и религия, как, например, вопросы о лихоимстве, банкротстве, человекоубийстве и другие подобные. И очень прискорбно для испытывающих истинную любовь к церкви видеть, как в бесчисленных случаях, где вам приходилось идти наперекор одной только религии, — вы ниспровергали законы ее без изъятия; без различения и без страха, как явствует из ваших мнений» столь смелых, когда речь идет об епитимьи и любви к Богу, поскольку вы знали, что не здесь Бог видимо производит свое правосудие.

Но там, где государство заинтересовано было не меньше религии, страх перед человеческим правосудием заставил вас разделить свои решения и составить два рода вопросов относительно этих предметов: один, именуемый вами умозрением , в котором преступления указанного рода вы рассматриваете сами по себе, не принимая во внимание интересов государства, а только закон Божий, воспрещающий их. Здесь эти преступления разрешены вами без колебаний, и, таким образом, ниспровергнут закон Божий, осуждающий их. Другой род вопросов, именуемый вами практикой , где вы принимаете во внимание ущерб, который может потерпеть государство, и существование властей, охраняющих общественную безопасность: здесь вы не всегда одобряете на практике те убийства и те преступления, которые считаете дозволенными в умозрении, чтобы этим обеспечить себя со стороны судей [228]. Так, например, на вопрос: «Разленное и незаметное развитие приучает к ним постепенно людей и ослабляет негодование против них. И подобным образом разрешение убийства, столь ненавистное и государству. и церкви вводится сначала в церковь, а затем из церкви в государство.

Подобный же успех можно было проследить и у мнения об убийстве за злословие, потому что теперь оно уже дошло до такого же позволения без всякого различения. Я не стал бы останавливаться и приводить выдержки из ваших отцов, если бы это не было необходимо для размывания уверенности, с которою вы дважды заявили в вашей пятнадцатой клевете (стр. 26 и 30), что «нет ни одного иезуита, который разрешал бы убивать за злословие». Когда вы пишете такие вещи, рекомендую позаботиться о том, чтобы они не попадались мне на глаза, так как на них очень легко возражать. Ведь кроме того, что отцы ваши Регинальд, Филиуций и др. позволили это, как я уже говорил, в умозрении, и что принцип Эскобара безопасно приводит нас к практике, я еще могу назвать нескольких ваших авторов, которые разрешают данное убийство в точных выражениях. К числу их принадлежит отец Эро, после своих публичных лекций подвергнутый королем домашнему аресту за то, что, не говоря уже о других заблуждениях, учил следующему: «Если позорящий нас перед людьми чести, несмотря на наши предостережения, продолжает делать это, нам разрешается убить его, не при всем народе, конечно, из опасения скандала, но тайком, sed clam».