Блез Паскаль - Письма к провинциалу

Вот к каким «успехам» привела первая попытка иезуитов защитить свою Апологию. Но еще большие неприятности постигли Общество, когда оно попыталось применить другое, основное, средство, измысленное впоследствии для облагорожения книги, репутация которой была совершенно уничтожена столькими цензурами. Вскоре, уразумев, сколь ненавистны они во Франции (а здесь их уже едва могли терпеть), иезуиты все свои надежды обратили к Римской курии. Некоторые ситуации, имевшие место в прошлом, убеждали Общество, что при папском дворе оно пользуется немалым доверием. Туда — то и было представлено дело, возникшее вокруг Апологии: ведь основным доводом, противопоставлявшимся всем епископским цензурам во Франции, было требование передать опус о. Пиро на суд святого Престола. Это требование без конца повторялось Обществом. Иезуиты похвалялись даже, что приговор Рима окажется более опасным для цензур, нежели для казуистов. Как устыдятся тогда, говорили они, все епископы, осудившие посредством столь суровых цензур книгу, по мнению самих иезуитов, обязанную вскоре удостоиться торжественного одобрения Великого Понтифика. И, следует заметить, выражаемая ими вера не была столь уж беспочвенной. Ибо, как рассказывают, именно с помощью такого рода заявлений некоторых епископов удалось отвратить от публикации цензур. Однако как раз в то самое время, когда иезуиты все сильнее и сильнее кичились поддержкой св. Престола, нронеслось сообщение, что Апология осуждена в Риме специальным декретом, незначительное время спустя получившим распространение в точных копиях.

Невозможно даже представить себе, насколько этот удар ошеломил иезуитов и как они втайне роптали на папу, убедившись в полной невозможности при сложившихся обстоятельствах помешать тому, чтобы их мораль не рассматривалась как осужденная всей церковью. Ведь авторитет св. Престола присовокупился к осуждению епископов и цензурам теологических факультетов.

Однако Общество стало в известной степени избегать публичной огласки истинных своих взглядов, пытаясь теперь казаться скромнее. Иезуиты притворились, будто они желают быть более смиренными, в особенности по отношению к епископам, над цензурами которых сами же совершенно открыто и в высшей степени недостойным образом совсем недавно насмехались. Так, иезуиты Буржа подчинились цензуре местного архиепископа, наложенной на Апологию и на сочинения одного из профессоров городской иезуитской коллегии, — ранее же на указанную цензуру они нападали с дерзостью поистине изумительной. Подобные перемены происходили единственно по причине отчаянного положения, в которое поставил Общество папский декрет. Тем не менее, архиепископу Буржскому, демонстрировавшему на протяжении всего рассматриваемого дела великолепное усердие, они показались столь важными, что почтенный прелат счел своим долгом объявить о них всей церкви. Вскоре им было составлено Пастырское письмо с приложением Акта о заявлении, сделанном иезуитами, с тем чтобы последние, будучи связаны собственноручно данным и оглашенным во всеуслышание обязательством, никогда в будущем не отваживались предпринимать что — либо, направленное против христианской морали [399] . <���…>

Прежде чем закончить данное Предисловие, мне остается лишь привести соображения, побудившие снабдить Монтальтовы Письма столь пространными примечаниями, и разъяснить пользу, которую можно отсюда извлечь. Монтальт, как я отметил вначале, в последних Письмах совершенно обоснованно опроверг все жалобы иезуитов. Подобного опровержения было бы вполне достаточно для любого читателя, обладающего ясным и лишенным предубеждений умом. Однако, поскольку трудность издания Писем вынудила опустить некоторые из упомянутых жалоб и поскольку сам автор посчитал себя вправе пренебречь ими как малозначительными, то иезуиты получают этим самым определенные преимущества. Людям простодушным они хотят представить дело так, что Монтальт умолчал о возражениях, на которые не нашел ответа, а, следовательно, — внушить подозрение в его вере и искренности. Полагаю, что при издании латинской версии Провинщшлъпглх писем мне необходимо показать всю несправедливость подобного подозрения, не утаивая ни одного из упреков, дабы лица, уже настроенные в пользу иезуитских клевет, нашли в одной книге средство против всех предложений такого рода. Я постарался отыскать у апологетов Общества те пустячные возражения и ничтожные придирки, которыми они наводнили свои ответы Монтальту и, собрав воедино все эти выпады, с наискрупулезнейшей точностью их опровергнуть. Но, чтобы моя работа не оказалась для большинства читателей столь же утомительной, сколь и бесполезной, я чередовал рассказы обо всех этих скучных прениях с изложением наиболее важных вопросов морали, трактуя их хотя и довольно лаконично, но с большой тщательностью. Таким образом, в Примечаниях я не только освещаю немалое число трудностей, с которыми сопряжена мораль, но объясняю также и ее всеобщие принципы [400], что легко продемонстрировать, вкратце указав, каковы эти принципы.

Всякая мораль нацелена на руководство человеческими деяниями. Рассматривая эти деяния, следует учитывать как то необходимое, что позволяет им быть человеческими, так и то, что необходимо для того, чтобы они были благими. Человеческими их называют в случае добровольности, благость же зависит от двух вещей: от правила, с которым они должны сообразовываться, и от цели, к которой они должны стремиться. Существуют два правила — совесть и закон Божий, и нет другой цели, кроме милосердной любви к Богу. Иезуиты с помощью вводимых ими разного рода заблуждений ниспровергали эти верные принципы, я же их восстанавливаю, проясняю и излагаю в различных местах зтон книги. Монтальт в своем четвертом Письме привел условия, необходимые для того, чтобы деяние было добровольным. То же самое я пытаюсь доказать в своих примечаниях к данному Письму, опровергая тем самым смехотворную систему Апологии казуистов , основывающуюся на благих помыслах, которые никем не мыслятся.

В примечаниях к пятнадцатому Письму я устанавливаю два правила в области нравов — закон Божий и совесть, — опрокидывая с помощью четкого и недвусмысленного рассуждения все здание пробабилизма, который выступает одним из главных орудий морали казуистов, о чем известно всякому, кто хоть немного занимался исследованием ее принципов. В этом рассуждении я не только разрушаю оба основания пробабилистской доктрины, выдвигая против них следующие аргументы: 1) ложное, согласно естественному праву, мнение, даже будучи провозглашенным сотней казуистов в качестве вероятного, отнюдь не освобождает от греха; 2) нельзя, не впадая в грех, следовать мнению менее вероятному и менее надежному в ущерб более вероятному и более надежному. Я также дохожу до важнейших следствий, извлекаемых казуистами из ее принципов, и даю увидеть, что прихожанам непозволительно обращаться за советом к разным казуистам, с намерением последовать тому мнению, которое больше понравится, равно как и казуистам нельзя выносить решение, которое, на их взгляд, в умозрении ложно, но является наиболее приятным для консультируемого ими лица.