Александр Эткинд - Хлыст
- Название:Хлыст
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Новое литературное обозрение
- Год:1998
- Город:Москва
- ISBN:5-86793-030-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Эткинд - Хлыст краткое содержание
Книга известного историка культуры посвящена дискурсу о русских сектах в России рубежа веков. Сектантские увлечения культурной элиты были важным направлением радикализации русской мысли на пути к революции. Прослеживая судьбы и обычаи мистических сект (хлыстов, скопцов и др.), автор детально исследует их образы в литературе, функции в утопическом сознании, место в политической жизни эпохи. Свежие интерпретации классических текстов перемежаются с новыми архивными документами. Метод автора — археология текста: сочетание нового историзма, постструктуралистской филологии, исторической социологии, психоанализа. В этом резком свете иначе выглядят ключевые фигуры от Соловьева и Блока до Распутина и Бонч-Бруевича.
Хлыст - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Когда Блок прочел Аттиса в момент работы над Катилиной, ему стало «сразу легче» [1372]. У Катулла Аттис после кастрации тоже становится « легким » или, точнее, легкой. С легким шагом-шествием Аттиса-Катилины интересно сопоставить сюжет из Исповеди язычника: пережив краткое увлечение мальчиком и в этом уподобившись женщине, герой описывает свое чувство как «легкое и совершенно уносящее куда-то»; это легкое чувство противопоставлено «тяжести просыпающейся детской чувственности» при влечении к девочке (6/41). В одной рецензии 1919 года Блок вернулся к Клюеву; теперь он пишет о нем иначе: « тяжелый русский дух, нечем дышать и нельзя лететь». Тяжесть эта вновь коррелирует с мужской чувственностью: «В этом мире нет места для страсти — она скоро превращается в чувственность». Через запятую, как синонимы, следуют: «чувственное, похотливенькое, мужичье». «Веянием этой обезличивающей чувственности […] страсть уже обескрылена» (6/342). Чтобы вернуть страсти крылья, ее надо освободить от мужской чувственности: сжечь хлыстовскую похоть в огне культуры, разжигая ее костер «до неба» (7/297). И то же самое пишет Блок о сущности революционной метаморфозы: «Катилина отряхнулся. […] он как бы подвергся метаморфозе, превращению. Ему стало легко, ибо он „отрекся от старого мира“» (6/84; все курсивы мои).
Блоковская идея легкости кастрированного Аттиса и преображенного Катилины опиралась на вполне определенные сектантские представления. Первый русский скопец, кастрировавший в 1769 году в орловском селе десятки местных жителей, уговаривал их так: «Не бойся, не умрешь, а паче воскресишь душу свою, и будет тебе легко и радостно, и станешь, как на крыльях, летать; дух к тебе переселится, и душа в тебе обновится» [1373]. В Хозяйке Достоевского красавица-раскольница уговаривает героя отказаться от физической любви такими словами: «Ты укроти свое сердце и не люби меня так, как теперь полюбил. Тебе легче будет, сердцу станет легче и радостнее […] Сестрицу же возьми и сам будь мне брат» [1374]. Василий Кельсиев, писатель и революционер, рассказывал о встреченных им в Турции русских скопцах: «Был у меня там приятель, сынишка одного молодого мужика, недавно оскопившегося […] Вдруг, рассматривая разные подробности моего костюма, он покачал своей кудрявой головой: — Дяденька […]! Тяжело носить, надо оскопить! […] Скопцом быть хорошо, легко ходить». Мальчик этот, как легко догадаться, мечтает об оскоплении. Кельсиев подтверждал: «Что ходить действительно легче, что человек как-то воздушнее и подвижнее делается — мне многие скопцы говорили. Походка у них вообще легка, но увальнем, по-кавалерийски. Движения вообще быстры» [1375]. Неграмотный сектант, последователь Анны Шмидт, около 1900 рассказывал Горькому о том, что «Христос — легкость, с ним жить легко». При этом он странно произносил слово легкость; по мнению Горького, это был искаженный ‘Логос’ [1376]. В романе близкого Блоку Георгия Чулкова Сатана (1915) идеальный герой из народа, по-видимому хлыст, увещевает грешного интеллигента характерными формулами: «Ты, брат, пей вино, да не то. Мое вино послаще будет и попьянее […] Полегче бы нам надо стать, а твое вино тяжелит » [1377]. И то же находим в описании скопческого радения у Клюева в Мать-субботе (1922):
Ангел простых человеческих дел
В пляске Васяткиной крылья воздел […]
Духостихи отдают молоко
Мальцам безудным, что пляшут легко [1378].
Модель апокалиптической трансмутации пола, до некоторой степени аналогичную Исповеди язычника, показал Михаил Кузмин в романе 1915 года Плавающие-путешествующие. Герой его Лаврик делает выбор между собственной гомо- и гетеросексуальностью примерно в том же возрасте и состоянии, что и герой Исповеди язычника. В центральной сцене Лаврик наблюдает свидание двух мужчин. Мужчины «выражали предел стремления и желания, но очень просветленного и чем-то преображенного» [1379](ср. чувство к мальчику в Исповеди язычника: «…легкое и совершенно уносящее куда-то»). В разговоре мужской пары, так понравившейся Лаврику, слышатся радостные приготовления к Апокалипсису. Теперь Лаврик иначе видит женщин, их «тяжелую, саму себя выдумывающую и в сущности пустую ажитацию» (ср. чувство к девочке в Исповеди язычника: «тяжесть просыпающейся детской чувственности»). В сознании кузминского Лаврика ось ‘легкое-тяжелое’ ориентирована так же, как в написанных тремя годами позже Катилине и, особенно, в Исповеди язычника. Желанное Преображение связывается с переделкой пола (как в Катилине) или сексуальной ориентации (как в Плавающих… и в Исповеди…). В Катилине трактовка этой темы делает следующий, революционный шаг: если мужчину облегчить, то о нем можно говорить в женском роде. Свободная от желания, легкая и прекрасная, бывшая мужчина создаст новый мир, в котором не будет женщин, пола и секса. Кузмин так далеко не заглядывал, но тем интереснее сходство проектов, который готовят его и блоковские герои. По каким-то причинам — скорее всего, из-за инерции восприятия — сходство между мотивами прозы Кузмина и позднего Блока осталось неоцененным: в Плавающих-путешествующих не видели Апокалипсиса, в Исповеди язычника не видели гомоэротики [1380].
О скопцах Блок несомненно читал со студенческих лет. Возможно, ему вновь напомнил о них кинофильм Белые голуби, шедший с 3 апреля 1918 года [1381]. Фильм показывал основателя скопчества Кондратия Селиванова и его секту как предшественников революционеров-декабристов. Он был снят московской киностудией «Русь», основанной костромским купцом-раскольником Михаилом Трофимовым и снимавшей серию фильмов о старообрядцах, бегунах, скопцах, хлыстах и масонах. С этого начиналось советское кино; позднее «Русь» была преобразована в киностудию имени Горького. С режиссером «Руси» А. А. Саниным, Блок был знаком и переписывался [1382]. О своем позднейшем посещении другого фильма «Руси» Блок записал в дневнике; в тот раз он смотрел фильм о хлыстах [1383].
В Катилине оскопленный развратник становится народным героем, «бледным предвестником нового мира» (6/79). Не хлыст, а скопец — подлинный символ революции. Чудовищный гибрид Аттиса и Катилины, скопца и большевика — финальный результат слияния социальной, религиозной и сексуальной политики, которое издавна волновало русские секты и русскую интеллигенцию. Но теперь, вместо того, чтобы рассказывать о скопцах, Блок говорит об Аттисе; вместо большевиков говорит о Катилине. В Двенадцати Блок дал русской революции высшее отечественное благословение раскольничьим Исусом. В Катилине революция получает новую мистическую санкцию в образах мировой культуры. Странные иноземные герои привлекаются для обсуждения сугубо местных проблем. Начавший свой путь филолога с протеста против переодевания русской мистики в западные одежды, Блок заканчивает его новой травестийной подменой.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: