Елена Никулина - Агиология

В подвиге юродства видят высшее осуществление того противопоставления мудрости века сего и веры во Христа, о котором говорил апостол Павел: «Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным (слав.: буй да бывает), чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие (слав.: буйство) пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их» (1 Кор. 3.18–19). «Мы безумны Христа ради» (1 Кор. 4.10).

Святитель Феофан Затворник так объясняет эти слова: «Мудрец, имея свое мировоззрение, ставит себя в этом мире на высоту и в устроении своей участи, своего быта, в ведении своих дел руководствуется только своими собственными соображениями, не сознавая нисколько нужды в высшей помощи… Несмотря на то, что житейская его мудрость и сумма познаний очень ограничены, он всегда высоко ставит себя по мудрости и находится потому в прелести, так как считает себя имеющим то, чего нет. Разсеявая эту прелесть, Апостол и говорит: всякий такой «буй да бывает», т. е. прежде всего пусть познает сам себя, что не имеет никакой мудрости, потом и самую мнимую мудрость пусть признает не мудростию, а пустым призраком мудрости, затем пусть примет учение и образ жизни такие, которые и сам он прежде считал буйством» [870]. Этим буйством, безумием для мира является, по толкованию блж. Феодорита, тайна Креста. Мудрости человеческой казалось, что Крест– свидетельство немощи, и веровать в него – неразумие, а на самом деле было совсем по-другому: верующие в него исполнялись силою и премудростию [871].

Однако Священное Писание нигде не требует отрекаться от своего разума – самого высокого и ценного достояния человека, в той степени, как это видим у святых юродивых. Отказаться от доверия к своему разуму Апостол призывает настолько, насколько это нужно для спасения. Для чего же юродивые совершали отречение от своего ума намного больше, до уровня психически больных людей? Ответ на этот вопрос нужно искать в мотивах принятия христианами этого подвига. А главной побудительной причиной вступления в подвиг юродства является стремление к нравственному совершенству, желание во всей полноте исполнить заповеди Божии из любви к Богу. Притворное безумие юродивых является средством уничтожения в себе самих самого опасного греха – гордости. Принявший этот подвиг «должен побороть самого себя, искоренив из своего сердца трудно искоренимое, самое живучее чувство в душе человека – самолюбие. Много может перенести человек, но с оскорблением своего самолюбия ему трудно смириться… Сокрушить этого непримиримого врага и стремились свв. юродивые смирением, которое было непременным спутником всей их жизни и которое составляло цель и конец их уподобления Иисусу Христу». Так объясняет цель подвига юродивых иеромонах Алексий (Кузнецов) [872].

Смирение юродивых побуждает их скрывать свои подвиги и ночные молитвы демонстративно неблагочестивым поведением днем. Их благодатные дары – пророчества, исцелений и пр. – также укрыты покровом безумия.

Важнейшей стороной подвига юродства является его социальная направленность. Хотя своим появлением оно и обязано монашеству, юродствовать, по словам проф. Голубинского, можно только в миру [873].

Общественное служение юродивых является вершиной их подвига. Этот род служения предполагает, что подвижник уже достиг такого уровня духовной зрелости, какой дает ему способность наставлять других. Юродивые совершали свое служение на глазах у всех и жили преимущественно в больших городах: Андрей Юродивый в Константинополе, Симеон – в Эмесе, Василий Блаженный и Иоанн Большой Колпак – в Москве, Ксения Блаженная – в Петербурге, Лаврентий Калужский – в Калуге, Прокопий Устюжский – в Устюге и пр. Внешний образ их жизни, странные для других поступки и действия – все это совершалось с благой целью так или иначе подействовать на других.

Авторитет юродивых в обществе главным образом опирался на их необыкновенные духовные дарования – прозорливость, чудеса и силу молитвы. Часто глас юродивого был гласом Божиим. Юродивые обличали, угрожали наказанием, и угроза сбывалась, или, наоборот, по просьбе жителей своей молитвой они отвращали грядущую беду. Они были проповедниками покаяния, но никогда не осуждали грешников, кротостью или грозным обличением стремились вразумить падших. Движимые любовью к ближнему, главной целью своего подвига они ставили спасение других. О многих юродивых известно, что они с этой целью часто посещали кабаки, тюрьмы, падших женщин. Любовь к ближнему проявлялась у юродивых и в милостыне, которую они творили под видом странных поступков (например, св. Андрей Юродивый специально показывал нищим свои деньги, чтобы те, считая его душевнобольным, украли их, и даже сопротивлялся при ограблении). Известны случаи спасения юродивыми впавших в ересь или неверующих (например, св. Серапион Сендонит, египетский монах V или VI века, продавал себя в рабство манихею, а потом комедиантам, чтобы обратить своих хозяев к Православию) [874].

В Византии подвиг юродства был не слишком распространен и удостаивался санкционированного Церковью почитания лишь в редких случаях. Греческая Церковь чтит всего шестерых юродивых: св. Исидору (10 мая), св. Серапиона Синдонита (14 мая), св. Андрея Цареградского (2 октября), св. Симеона Эмесского (21 июля), св. Виссариона египтянина (6 июня), св. Фому Келесирийского (24 апреля) [875]. Ряд святых прибегали к юродству лишь в течение определенного времени, посвящая большую часть своей жизни аскезе другого типа. Период юродства отмечается, например, в житиях прп. Василия Нового (X в.), прп. Симеона Студита, учителя Симеона Нового Богослова, святителя Леонтия, Патриарха Иерусалимского († 1175 г.) и др.

В византийских источниках содержатся многочисленные рассказы о «божиих людях», принимавших облик безумцев, ходивших нагими, носивших вериги и пользовавшихся исключительным почитанием византийцев. Например, Иоанн Цеце (XII в.) в своих письмах говорит о знатных константинопольских дамах, вешающих в своих домашних церквах не иконы, а вериги юродивых, которые заполнили столицу и почитались более, чем апостолы и мученики. Иоанн Цеце пишет о юродивых с осуждением, равно как и некоторые другие поздневизантийские авторы.

Такого рода осуждение было, видимо, характерно для церковных властей той эпохи и связано со стремлением утвердить общежительное монашество, живущее по уставу и не практикующее нерегламентированные формы аскезы. При этих условиях, естественно, почитание юродивых как святых официальной санкции не получало [876].