Елена Никулина - Агиология

Не удивляйся, друг мой, что я сделал такую большую выписку из святого Иоанна Златоуста. Мне думается, что святой Иоанн Златоуст в приведенных словах совершенно ясно и убедительно доказал именно единство идеала Христова. Пред этим идеалом все равны: и монахи, и миряне. А потому извинять себя в чем бы то ни было столь обычным присловьем «мы не монахи» – есть полнейшее непонимание сущности христианства, просто недомыслие.

От тебя, друг, я не жду такого возражения, какое, к сожалению, приходилось мне слушать от других. Именно, мне возражали: «Что же, по-твоему, монахи могут жить по-мирски?». На это я отвечал – и, думаю, ты одобришь мой ответ – так: «Оставьте легкомыслие, потому что я говорю о деле серьезном и хочу говорить серьезно! Что же, и святой Златоуст желает, чтобы монахи во всем уподоблялись мирянам? Сказать, что все должны восходить на одну высоту, не значит сказать, что все равно могут лететь в одну пропасть». Вообще же я полагаю, что вопрос о единстве идеала Христова словами святого Златоуста раскрыт и решен совершенно достаточно. Следует признать как аксиому, в качестве исходного пункта, положение: монашество не выступает с каким-то особым идеалом, отличным от идеала общехристианского. Никакого особого идеала быть вообще не может, потому что идеал Христов вечен, неизменен и бесконечен.

Но из этого положения нам, друг, следует сделать с тобой несколько выводов по частным вопросам. С точки зрения этого положения я хотел бы ответить тебе на возможные недоумения, хотел бы сказать тебе, что, по-моему, с логической необходимостью следует из признанного положения.

«А позвольте, – скажешь ты мне, – а как же ваши монашеские обеты, пострижение, отречение от мира? Зачем же тогда и монашество ваше?». Разберемся в этих вопросах по порядку.

В нравственной системе католиков учение Христово разделяется на общеобязательные заповеди и частные советы. Исполнять заповеди должны все, а советы даются желающим. Кто исполнил совет, тот сделал уже нечто сверхдолжное, у него есть «сверхдолжные заслуги», ему не нужные. Эти заслуги поступают в церковную сокровищницу, а папа из этой «сокровищницы церковной» раздает «заслуги про запас» тем, у кого своих-то заслуг маловато. Отсюда индульгенции и вообще весь финансовый механизм Ватикана. «Выдаются чеки на добрые дела и переводы со святых на грешников». Разделение Христова учения на заповеди и советы есть неразрывное звено в этой именно еретической системе католицизма. Наше православное богословие хоть немного и платило дань католичеству, но против этой римской схемы о добрых делах всегда боролось. В нашей богословской литературе отвергнуто было и опровергнуто и само разделение христианского морального учения на заповеди и советы. Странно поэтому думать, что монахи берут на себя какие-то особые, Христом не заповеданные подвиги. Для христианина вообще не существует какой-либо определенной мерки, выше которой ему нет нужды расти духовно. Его мерка – бесконечное совершенство и вместе с ним бесконечное возрастающее блаженство, потому что мы утверждаем тождество добродетели и блаженства. Мера полного возраста Христова (Еф.4.13) – вот мера христианина. А вот его настроение: Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк.17.10). Что же могут прибавить здесь какие бы то ни было человеческие обеты, прибавить, разумею, в нравственно-идеальном смысле? Какой обет может возвысить меру полного возраста Христова ? Да почитай, друг, чин монашеского пострижения. Ты увидишь там как бы набор евангельских изречений, то есть истин общеобязательных.

«А как же отречение от мира? – шевелится, должно быть, в твоей голове вопрос. – Вы отрекаетесь от мира, а мы не отрекаемся».

Не хотелось бы мне от тебя, друг, слышать этого недоумения, потому что тебе-то нужно бы, весьма бы не мешало, кое-что соображать в богословии. Это речи людей светских, которые любят высказывать решительные суждения, но не считают нужным что-нибудь знать, о чем-нибудь думать и что-нибудь понимать. А тебе, друг, такое светское легкомыслие, как человеку умному, совершенно не к лицу. В самом деле, что это значит – отречься от мира? Мир через «и», значит отречься от вселенной. Трудная задача! Ну как от вселенной отречься? Как из нее уйдешь? Куда? В монастырь? А монастырь-то где? Не на той же земле? Да и как легко было бы отречься от мира, если бы для этого достаточно было скрыться за монастырские стены! Но говорят: «Он принес мир и в монастырь». Оказывается, мир можно носить. Говорят: «Мир гонится за ним». Оказывается, мир может двигаться. Что же это такое – «мир»?

А с другой стороны, постригающий спрашивает постригаемого: «Отрицаешься ли мира и сущих в мире по заповеди Господней?» Слышишь, друг мой, – по заповеди Господней! Отречение от мира называется заповедью Господней, то есть, без всяких сомнений, чем-то общехристианским. Да, конечно же, это заповедь Божия для всех христиан. Припомни из Евангелия: Царство Мое не от мира сего (Ин.18.36); Они не от мира, как и Я не от мира (Ин. 17.14,16); Мир вас ненавидит (Ин.15.18); Мир возненавидел их (Ин.17.14). О ком здесь речь? О монахах? Нет, конечно, – о христианах вообще. А припомни речи апостольские: Не любите мира, ни того, что в мире (1 Ин.2.15); Дружба с миром есть вражда против Бога (Иак.4.4); Рожденный от Бога побеждает мир (1 Ин.5.4); Тот, Кто в вас, больше того, кто в мире (1 Ин.4.4). Отрекаться от мира должен всякий, кто не хочет быть во вражде с Богом, – не одни, следовательно, монахи, но все христиане. Что же такое «мир» и что это значит – «от него отрекаться»?

Вот что отвечают на этот вопрос величайшие наставники монахов и лучшие авторитеты по вопросам христианского нравоучения – святые отцы-подвижники.

Слушай, что говорит святой Василий Великий, так много заботившийся об устроении жизни монашеской: «Удаление от мира состоит не в том, чтобы телом быть вне мира, но чтобы душой оторваться от пристрастия телу». Миром Священное Писание, по словам Златоуста, называет злые дела (на Еф. беседа 22, 3). «Нам, – пишет Марк Подвижник, – не повелено любить мира, и всего, что в мире. Не в том смысле получили мы такую заповедь, чтобы безрассудно ненавидели мы творения Божии, но чтобы отсекли поводы к страстям». «Мир, – говорит преподобный авва Исаия, – это когда мы исполняем желания плоти, когда больше о теле заботимся, нежели о душе» (Слово 21). Но самое точное определение «мира» дает прп. Исаак Сириянин: «Мир есть имя собирательное, обнимающее собой то, что называется страстями. Когда хотим назвать страсти в совокупности, называем их миром. Сказать короче, – мир есть плотское житие и мудрование плоти, поскольку христианин не исполняет требования – жить во плоти, но не по плоти» (Слово 30).