Малколм Барбер - Процесс тамплиеров

Демонстрация этого письма, видимо, нанесла Понсару де Жизи сокрушительный удар; он более не пытался защитить орден, был, казалось, весьма напуган тем, что к нему в тюрьме снова могут применить пытки, и все время просил комиссию «позаботиться о том, чтобы его не подвергали преследованиям по поводу данных им показаний, и господа члены комиссии попросили прево Пуадъе и Жана де Жанвиля никоим образом не преследовать его за то, что он выступил в защиту ордена. Ему обещали, что не станут подвергать его наказанию в связи с этим».

Итак, первые искры сопротивления, похоже, гасли. Понсар де Жизи потерпел фиаско, ничуть не лучше выступил и Жак де Моле, вновь представший перед комиссией в пятницу 28-го. Похоже, перерыв он использовал вовсе не для подготовки достойной защиты, а для того, чтобы постараться от нее увильнуть. Когда его вновь спросили, хочет ли он защищать орден, он ответил, что «был рыцарем, неграмотным и бедным, и слышал лишь, что святейший папа, как говорилось в церковном послании, которое ему зачитали, оставил его дело и дела некоторых других руководителей для своего личного расследования, а потому в настоящий момент… он (Моле) не желает ничего более говорить по упомянутому вопросу». Когда же его настоятельно попросили ответить, собирается ли он все-таки защищать орден или нет, он сказал, что не собирается, и смиренно попросил членов комиссии ходатайствовать за него перед папой, чтобы дело его было рассмотрено как можно скорее, и тогда, представ перед его святейшеством, он скажет все «во славу Иисуса Христа и Святой церкви». Он никак не мог понять, почему комиссия не может продолжать расследование индивидуальных дел. И, «дабы облегчить совесть», пожелал рассказать об ордене три вещи. Во-первых, лишь кафедральные соборы, насколько ему известно, убраны лучше, чем храмы тамплиеров; там собрано множество священных реликвий, да и священные обряды порой отправляются лучше. Во-вторых, он не знает другого такого ордена, где больше бы занимались благотворительностью, ибо каждое приор-ство тамплиеров раздает милостыню по три раза в неделю согласно общему для всех Уставу. В-третьих, ни в одном другом ордене братья с такой готовностью не проливают свою кровь во имя защиты христианской веры, что внушает уважение даже врагам. Именно поэтому граф д'Артуа пожелал, чтобы отряды тамплиеров служили авангардом в его армии, и если бы граф тогда еще и последовал совету великого магистра, то ни он, ни сам великий магистр не погибли бы10. Однако слова его не произвели на членов комиссии никакого впечатления. Они заявили, что все это не имеет значения для спасения души, раз подорваны основы католической веры. Моле отвечал, что полностью с этим согласен, и что сам он верит «в единого Бога, в Троицу и другие догматы католической веры, и что как Бог един, так едины и вера, крещение и церковь, и что не ранее того, как душа покинет тело, станет ясно, кто хорош, а кто плох, и только тогда каждый познает истинный смысл того, что происходит ныне».

Присутствие Плезиана в среду очень смущало великого магистра; теперь же вмешался еще и Гийом де Нога-ре. Простое и ясное заявление Жака де Моле могло показаться комиссии убедительным, и Ногаре поведал историю, которую, по его словам, узнал из хроник монастыря Сен-Дени. Во времена Саладина великий магистр и другие тамплиеры засвидетельствовали свое почтение этому султану, и позднее Саладин, узнав о разгроме ордена, прилюдно заявил, что это бедствие выпало на долю тамплиеров, «потому что они были подвержены греху содомии и предали свою веру и закон». Моле с удивлением выслушал это и заявил, что сам он ни о чем подобном не слышал. Зато рассказал свою собственную историю. В те времена, когда великим магистром был Гийом де Боже, «он, Жак, и многие другие братья… молодые рыцари, которые жаждут битвы и так любят звон мечей», были возмущены тем, что великий магистр во время перемирия, заключенного покойным королем Англии, повел себя слишком предусмотрительно и на всякий случай заручился расположением султана. Но в конце концов де Моле и другие поняли, что у великого магистра просто не было выбора, ибо орден владел множеством городов и крепостей на территории сарацин и легко мог их все потерять. Затем де Моле спросил, может ли он присутствовать на мессе и во время совершения церковных таинств, а также исповедаться в часовне у своего капеллана, и эту просьбу члены комиссии — «в награду за преданность Господу, которую он проявил», — удовлетворили11.

В пятницу выслушали лишь еще одного тамплиера: служителя по имени Пьер из Сафеда. Согласно его мнению, у ордена имелись отличные защитники в лице папы и короля, и он, Пьер из Сафеда, был вполне удовлетворен их защитой. Сам же он не имел желания защищать орден12. Должно быть, французскому правительству теперь казалось, что никакой сколько-нибудь достойной защиты так и не будет представлено даже перед папской комиссией, так что советники Филиппа решили больше ее деятельности не мешать, и еще до второй явки Жака де Моле в суд Филипп IV издал указ, чтобы бальи и сенешали направили в Париж всех тамплиеров, которые выразили желание защищать орден, но проследили за тем, чтобы их держали отдельно от прочих, дабы предотвратить сговор13. Между тем члены комиссии, решив, что епископат по-прежнему не проявляет достаточного рвения в распространении указа о явке на заседания комиссии, отложили слушания до 3 февраля 1310г., снова потребовав от епископов распространить их указ о явке в суд тех, кто хочет дать показания об ордене в целом, и заявив, что за нераспространение его «виновным грозят всевозможные церковные кары». В пятницу 28 ноября папская комиссия официально завершила свою первую сессию14.

Новая сессия — а члены комиссии собрались вновь холодным утром 3 февраля 1310 г., во вторник, — грозила опять превратиться в профанацию, ибо ни один тамплиер так и не явился. Более того, король теперь, похоже, совсем сбросил деятельность комиссии со счетов, ибо архиепископ Нарбонский на ее заседаниях отсутствовал, будучи в отъезде по какому-то поручению Филиппа IV и ограничившись извинениями по поводу своей неявки. Жан де Мантуя был болен. Остальные члены комиссии отслужили мессу в церкви св. Марии и стали ждать. Вскоре они узнали, что эта новая отсрочка произошла «по причине паводков, дурной погоды и прочих препятствий, а также из-за нехватки времени на подготовку». В четверг 5 февраля члены комиссии приказали Воэ и Жанвилю доставить в Париж нескольких тамплиеров из диоцеза Макона, поскольку, как стало известно, эти люди выражали желание защищать орден, и на следующий день перед комиссией предстали 16 свидетелей. Вскоре стало ясно, что за время перерыва в слушаниях произошли радикальные изменения в настроениях и состоянии умов арестованных тамплиеров: осторожные опровержения виновности ордена, сделанные Понсаром де Жизи, сменились недвусмысленной готовностью защищать братство — причем среди значительной части рядовых членов ордена. Большинство тамплиеров связывали теперь свои основные надежды именно с возможностью выступить перед папской комиссией; не исключено, что эту идею им подали Рено де Про-вен и Пьер де Болонья, чьи имена называл Понсар де Жизи. 5 февраля все эти тамплиеры, кроме одного (из 16), заявили, что готовы защищать орден, причем некоторые пояснили, что не собираются перечислять ни его прегрешения, ни дурных людей в его рядах, даже если таковые и существуют, тогда как другие утверждали, что вообще ничего дурного в деятельности ордена не видят. Только Жерар де Лорин не выразил готовности защищать орден, «поскольку он очень плох и в деятельности его много дурных сторон»15. В последующие дни число защитников ордена все возрастало; Понсар де Жизи 20 февраля также вновь заявил о своей готовности выступить в его защиту16.