Малколм Барбер - Процесс тамплиеров

В тот же день перед комиссией предстал первый из свидетелей-тамплиеров — 25-летний брат Жан Тайлафер Де Жен из диоцеза Лангра. Одет он был, правда, не в плащ тамплиера, а в платье из грубой серой шерсти, и борода его была сбрита. Допрос шел по накатанному пути: комиссия последовательно предъявила ему все 127 статей обвинения, хотя обычно не было необходимости рассматривать каждое обвинение по отдельности, поскольку статьи группировались вполне определенным образом. Цель этого была ясна: комиссии хотелось получить как можно больше подробных показаний по каждому из вопросов, задававшихся еще во время парижских слушаний осенью 1307 г., и тем самым как бы невзначай подсказать тамплиерам нужные ответы. До начала арестов Жан Тайлафер состоял в ордене около трех лет. Во время вступления он по приказу Этьена, капеллана Мормана, где и происходила церемония, единожды отрекся от Христа, хотя лишь на словах, но не в душе, и еще плюнул рядом с распятием, но не на сам крест — крест был старинный, из расписного дерева. Ему угрожали тюремным заключением, говоря, что, «если он этого не сделает, его поместят в такую (темницу), где он своих ног и рук не разглядит». Все это происходило уже перед рассветом при свете всего лишь двух свечей, так что в часовне было темновато. Ему сказали, что впоследствии ему будут прочитаны подробные наставления относительно целей и задач ордена, но никто ничего ему так и не рассказал, поскольку в собраниях он не участвовал, хотя его часто за это упрекали. Он также ни разу не видел, как принимали в орден других, однако полагает, что примерно так же, как и его самого, хотя, когда его спросили, почему он так считает, он ответил, что и сам не знает. Один из братьев, теперь уже покойный, не раз бывал в заморских странах и рассказывал ему, что тамошние тамплиеры попирают крест ногами, однако прямых сведений на сей счет он не имел. В ответ на дополнительное обвинение, входившее в состав 127 статей, относительно практики отпущения грехов тамплиерами-мирянами на собраниях братства, Жан Тайлафер заявил, что, вообще-то, слышал разговоры о том, что великий магистр имеет право отпускать братьям грехи, как и капелланы ордена, однако ничего не знает насчет других руководителей. Во время вступления в орден его целовали в губы, в пупок и пониже спины; наверное, это делали и с другими новичками. Его заставили дать клятву, что он не покинет орден и никому ничего не будет рассказывать о его тайнах, и все вообще происходило за запертыми дверями, и присутствовали при этом только тамплиеры. Он полагает, что «ужасные подозрения» среди мирян возникли именно в результате этой излишней секретности, однако не уверен, кто, что и когда ему говорил, но помнит, что это было еще до начала арестов. В день его вступления в орден в той самой часовне на алтарь была помещена «некая голова», и ему велели выразить ей свое глубочайшее почтение. Он не знал, из какого материала она была сделана, поскольку ему нечасто доводилось находиться поблизости от нее, однако помнил, что это было изображение красного человеческого лица такой же величины, как настоящее. Строго говоря, он никогда не видел, чтобы кто-то действительно поклонялся этой голове, и не знал, в честь кого она сделана. Во время приема ему дали белую бечевку, которой, как ему сказали, обвязывали эту голову, и велели носить ее поверх рубахи денно и нощно, но он эту бечевку выбросил. Он признал, что поклонение голове происходило и во время вступления в орден других новичков. Ему было запрещено что-либо рассказывать о процедуре приема, и этот запрет усугублялся тем, что он слышал от братьев: тот, кто нарушит запрет, попадет в тюрьму, его закуют в кандалы и оставят в темнице навеки. Единственный его благоприятный отзыв об ордене заключался в том, что во всех приорствах тамплиеров, где ему довелось бывать, всегда раздавали милостыню, и он считает, что многие братья были очень щедры и гостеприимны. Он слыхал, что все греховные правила, установленные великим магистром в заморских странах, соблюдаются и по ту сторону моря. Он неоднократно видел, как братья покидали орден, хотя и не знал, по какой конкретно причине. Что же касается его самого, то ему орден не нравился «из-за тех отвратительных вещей и заблуждений, о которых он уже рассказывал». Он сказал, что даже обрадовался, когда его тоже арестовали, надеясь рассказать правду, хотя теперь особой радости уже не испытывает, ибо слишком долго просидел в тюрьме. Из-за недовольства орденом он недавно решил выйти из него и спрятал свой плащ тамплиера62.

У комиссии хватило времени выслушать еще лишь часть не слишком отличавшихся от предыдущих показаний тамплиера из диоцеза Лондона по имени Жан де Хинкемета — из той же группы, которая давала присягу 11 апреля, — после чего решено было отложить дальнейшие слушания до Пасхи, а вновь собраться 23 апреля, во вторник. 23 апреля епископ Байё сообщил, что в течение следующего месяца не сможет участвовать в работе комиссии, поскольку ему необходимо присутствовать на совете провинции в Руане63. Он, таким образом, не слышал нового мощного залпа показаний, данного четырьмя защитниками ордена, очевидно хорошо подготовившимися за время перерыва в заседаниях и, скорее всего, рассчитывавшими нанести ответный удар враждебно настроенным оппонентам, выступавшим первыми. Присутствие на всех слушаниях дало возможность главным защитникам ордена полностью быть в курсе событий в отличие от тех времен, когда они сидели в тюрьмах, и это до некоторой степени помешало французскому правительству манипулировать выступлениями тамплиеров перед папской комиссией.

И вновь основным выразителем мнений стал Пьер де Болонья. В риторическом запале два основных противника — Пьер де Болонья и Гийом де Ногаре — использовали самые разнообразные гиперболы для характеристики королевской канцелярии, что, судя по стилю и богатству языка, ярко свидетельствовало о высокой культуре и образованности обоих. Процесс против тамплиеров, по словам Пьера де Болоньи, носил характер «стремительной, яростной и неожиданной атаки, совершенно несправедливой и беззаконной» и в то же время «оскорбительной, исполненной тяжкого насилия и невыносимого невежества», ибо не было сделано ни одной попытки соблюсти нормы юридической процедуры, но, напротив,

с чудовищной злобой наши братья-тамплиеры во французском королевстве были схвачены и брошены в тюрьмы, точно овцы, обреченные на заклание; их лишили всего имущества и даже личных вещей, их содержали в ужасных застенках [и] применяли к ним многочисленные и разнообразные пытки, от чего многие умерли, многие навсегда искалечены, а многие доведены до того, что стали клеветать на самих себя и на свой орден.